Коллектив авторов - Черта (сборник)

Как же отвечали на этот вопрос евреи Российской империи?

Екатерина II, в правление которой началась российская страница судьбы еврейского народа, регулировала военную политику в отношении евреев лишь косвенно, не придавая ей отдельного значения. Последние законодательные акты по еврейскому вопросу, принятые при Екатерине II, касались армейской службы: 7 сентября 1794 года еврейских купцов приравняли к купцам-христианам – те были освобождены от натуральной воинской повинности и платили вместо нее 500 рублей за каждого рекрута; вскоре такую денежную компенсацию призыва распространили и на евреев-мещан.

Наследовавший императрице сын Павел I, подобно матушке, отдельно вопросами службы евреев не занимался (или не успел этого сделать за свое короткое правление), а внук Александр I вовсе не реагировал на записки своих советников о желательности распространения воинской повинности на инородцев. Зато Николай I взялся за этот вопрос сразу после восшествия на престол и уже в первый год правления поручил своим чиновникам разработать соответствующие законодательные акты. Известно, что пока эта работа велась, евреи различных регионов Черты предпринимали всевозможные усилия, чтобы предотвратить принятие указа или по крайней мере смягчить его характер. А появился указ летом 1827 года и назывался «Об обращении евреев к отправлению рекрутской повинности в натуре, с отменою денежного с них сбора, вместо отправления оной положенного».

По поводу смысла и главного мотива указа, принятого 190 лет назад, среди историков существует полемика. Одни придерживаются традиционной точки зрения: задачей нового правительственного курса была политика аккультурации [62] Аккультурация (от лат. ad – к и cultura – образование, развитие) – процесс взаимовлияния культур (обмен культурными особенностями), восприятия одним народом полностью или частично культуры другого народа. еврейского населения путем его христианизации, и служба в армии стала надежным насильственным механизмом этой политики. Главными ее характеристиками для апологетов такой точки зрения являлись психологическое насилие и репрессивный характер. Другие историки обращают внимание на то, что распространение рекрутской повинности на евреев в значительной степени уравнивало их с другими группами населения: избежать воинской службы во времена Николая I уже не могли и до того свободные от нее пахотные казаки, и крестьяне-однодворцы, и не имевшие официального сана священники.

Склоняясь больше к мнению первой группы историков, мы предпочли бы взять слово «уравнивало» в кавычки, имея в виду, что подлинного уравнивания, конечно, не произошло. Если бы воинская повинность действительно стала одним из шагов к последующему упразднению узкоконфессиональных ограничений, к отмене наложенных исключительно на евреев тягот и ограничений – возможно, и вся последующая история российского еврейства пошла бы другим путем.

Упомянутые споры, впрочем, по большей части касаются профессиональных историков. В национальной же памяти сложился образ достаточно однозначный: введение рекрутской повинности стало трагической, черной страницей в судьбе евреев Российской империи. И отдельные счастливые истории о бравых солдатах, с честью выполнивших свой долг перед страной и императором, не снимают с царского режима обвинений в том, что суть новой политики была все же репрессивной. Это нашло отражение в большинстве воспоминаний о жизни еврейских общин, на которые была возложена миссия по набору рекрутов.

Конечно, нельзя исключить, что задумывалась военная реформа с самыми благими намерениями, и только позднее, в условиях менявшихся обстоятельств и приоритетов государственной власти, ее характер изменился самым серьезным образом. В тексте указа, например, Николай I излагал свой мотив следующим образом: «Считая справедливым, чтобы рекрутская повинность к облегчению Наших верноподданных уравнена была для всех состояний…» Другой, не менее важный мотив звучал и в конце: «Мы уверены, что образование и способности, кои приобретут они в военной службе, по возвращении их из оной, после выслуги узаконенных лет, сообщатся их семействам, для вящей пользы и лучшего успеха в их оседлости и домашнем хозяйстве».

Можно спорить, с чем мы здесь имеем дело – с несбывшимися надеждами императора или с типичной для единоличной власти попыткой скрыть истинные намерения патерналистскими заявлениями. В любом случае повинность, наложенная на еврейские семьи и общины, приводила к неисчислимым трагедиям, бедствиям и страданиям, а возможность возвращения домой большого числа живых и здоровых солдат после 25 лет службы, полной тягот и опасностей, представляется все же умозрительной.

Справедливости ради следует отметить, что и для других народов и состояний империи, не имевших возможности откупа, рекрутчина была тяжкой и жестокой повинностью. Но и здесь евреям, что называется, доставалось сильнее остальных.

Вместе с указом был введен в действие «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев», параграфы которого описывали порядок набора, особенности принятия присяги и дальнейшего прохождения службы. Среди этих особенностей – учет еврейских рекрутов отдельно от всего населения губерний, повышенная норма набора, пониженный возрастной ценз: от 12 до 25 лет вместо 18–35, как для остального населения. При этом 12-летним детям начинали отсчитывать четвертьвековой срок службы лишь в 18 лет, и это означало, что забирали их из дома практически навсегда. Именно этим, а также насильственным характером изъятия детей из семей объяснялись трагические сцены проводов кантонистов, описанные в мемуарах.

В воспоминаниях кантониста Архангельского полубатальона Израиля Ицковича рассказывается, как во время утренней молитвы к ним в квартиру ворвались трое ловчих (хаперс) [63] Хаперы, хаперс – «ловчие», которые нанимались для того, чтобы разыскивать и красть подходящих кандидатов в рекруты. , схватили его и унесли в дом, где было еще несколько несчастных детей. В этом доме их продержали несколько недель, после чего привезли в присутствие, где остригли и побрили. Мальчиков, негодных к воинской службе, при отборе не обнаружилось, поскольку все чиновники были подкуплены сдатчиками. Далее Ицкович свидетельствует: «Весь город провожал нас. Рыдания, вопли; в воздухе стоял гул; кажется, от душу раздирающих криков земля дрожала. Отъехали 2-3 версты; был еще слышен плач родных».

В документах мальчика было отмечено, что он достиг установленного уставом 12-летнего возраста, но при такой системе насильственного изъятия (фактически похищения) в колоннах уводимых в армию подростков оказывались даже дети, не достигшие 10 лет. Рассказывая о шестимесячном переходе от Полоцка до Архангельска, Ицкович пишет: «Дорогой дети мерли как мухи, их били и мучили; они болели и умирали, своими трупиками усеяли дорогу доброго старого времени».