Коллектив авторов - Черта (сборник)

Но старый Литовский Иерусалим, как и все традиционное еврейское общество, не желал умирать. Несмотря на все свои изъяны, это был уникальный, живописный и удивительный мир. На плотно заселенных евреями улицах, отведенных для них еще польскими королями, проживали ремесленники, знавшие Талмуд, и набожные старики, философы, размышлявшие о смысле жизни, и находившиеся на содержании у общины, постоянно погруженные в Тору ученые-мудрецы. Здесь делали ключи и точили ножи, продавали дрова, живую и битую птицу и простую, но вкусную готовую еду. А на базарных улочках звучала пересыпанная своеобразным юмором и знаменитыми «проклятиями» народная речь – неиссякаемый источник для собирателей еврейского фольклора.

Этой сложившейся в условиях диаспоры тяжелой, бедной, но естественной среде обитания маскилим противопоставляли древнюю историю, идеализированные рассказы о независимом национальном существовании. Йегуда Лейб Гордон написал две большие исторические поэмы: о борьбе с Римом и об испанском изгнании, а в 1853 году в Вильно был издан роман жившего в Литве видного педагога и просветителя Авраама Мапу «Любовь в Сионе», первое такого жанра литературное произведение на иврите, носившее на себе следы сильного влияния европейской приключенческой литературы. Современников очаровали созданные автором идиллические картины Иудейского царства, красочные описания природы страны Израиля, быт свободного народа, сеющего на своей земле и с песней снимающего урожай, слушающего речи пророков и, когда нужно, встающего на защиту страны. Эти картины, входившие в неразрешимый конфликт с полной унижений, бесправной жизнью евреев в изгнании, должны были, по замыслу Мапу, возбудить в читателях тоску по счастливому прошлому и стремление к переменам. «Любовь в Сионе» можно рассматривать как вызов еврейству середины XIX века – и символично, что прозвучал он из Литовского Иерусалима.

Как уже отмечалось в главе о религиозных течениях в эпоху Черты, Вильно стал ареной духовного спора между приверженцами традиционного еврейства и сторонниками Гаскалы. Не признавая мистики хасидизма, литовские евреи пытались противопоставить ей учение о духовном совершенствовании – мусар, которое сформулировал в середине XIX века преподававший в виленской ешиве раввин Исроэл Липкин, более известный как Салантер (1810–1883). Приверженцы рава Салантера считали, что желание делать добро должно стать второй натурой человека. Синагоги «мусарников» в Литве постоянно были открыты для всех, чтобы каждый еврей мог зайти туда и сосредоточиться для самоуглубления и покаяния. Отказавшись стать главой казенного раввинского училища в Вильно, рав Салантер уехал в Ковно (Каунас), куда переместился центр мусара.

Рав Исроэл (Исраэль) Салантер был из тех великих раввинов, которым более всего подходило определение «цадик» (праведник). Он отказывался от постов и должностей, суливших обеспеченное существование, чтобы беспрепятственно распространять свое учение. Он жил в бедности, занимаясь Торой с любым евреем и довольствуясь крохами. Его глубокие знания и вера, а также скромность и желание помочь каждому привлекали евреев и сделали рава Салантера крайне популярным. Некоторые из его последователей забрасывали дела, чтобы, следуя примеру учителя, зарабатывать лишь на хлеб и почти все свое время посвящать исправлению души и очищению. В критические минуты рав Исроэл мог взять на себя огромную ответственность и разрешить нарушение даже самого строгого из постов – так произошло однажды во время эпидемии холеры, когда требовалось ухаживать за больными. Он считал, что «пикуах нефеш» (спасение души) оправдывает все.

Другой знаменитый религиозный авторитет Литвы – рав Исраэль Меир Акоэн (1839–1933), известный под именем Хафец Хаим («Жаждущий жизни», так назывался его главный труд), основал ешиву в местечке Радунь Виленской губернии. Один русский путешественник писал об этих краях в XIX веке: «Эта земля без евреев была бы как тело без души, была бы пустыней, страною бедствий и нищеты». Ученик и последователь рава Салантера, Хафец Хаим, по примеру учителя, всеми силами старался применить к себе то, чему он учил других. Вся жизнь этого мудреца была воплощением идей мусара, самозабвенным трудом во имя морального совершенствования евреев. И подобно раву Салантеру, Хафец Хаим не боялся брать на себя ответственность. В более поздние времена он, например, разрешил своим ученикам связанный с риском для жизни переход границы в субботу ради спасения от большевиков. Один из его учеников, великий литовский раввин Эльханан Вассерман, духовный лидер евреев Польши и Литвы и активный противник сионизма, погиб в первые дни нацистской оккупации вместе с группой других раввинов от рук литовских коллаборационистов – он до последнего убеждал евреев не покидать места, где они издавна жили. Таков был его выбор.

Более проницательными оказались руководители известной литовской ешивы в белорусском местечке Мир, которым удалось перед самой войной вывезти ешиву сначала в Литву, а затем, по документам японского дипломата Тиунэ Сугихары, через Москву, по Транссибирской магистрали, – в Японию и Китай.

У рава Салантера, Хафец Хаима и других знаменитых раввинов было немало последователей в Виленском крае, но те изменения, которые в эпоху Александра II потрясли традиционное еврейское общество, не миновали и Литву. Гаскала посеяла семена светской еврейской культуры, и, когда подошло время, они дали всходы. В казенных еврейских школах и в виленском раввинском училище (одном из двух в черте оседлости) преподавали деятели Гаскалы, и там же подрастала их смена. Уже в 40-е годы XIX века, с появлением журналов на иврите «Пиркей Цафон» и «Гакармель», Вильно стал центром еврейской журналистики, а знаменитая еврейская типография сделала город центром всего еврейского книгопечатания.

Теперь уже не только жаждавшая получить религиозные знания еврейская молодежь стремилась в Литовский Иерусалим. Сюда старались попасть молодые евреи, которых привлекал получавший все большее распространение светский образ жизни. Модное поветрие – желание стать частью большого нееврейского мира – привело в стан русской культуры таких выдающихся уроженцев Литовского Иерусалима, как скульптор Марк Антокольский и великий певец русской природы художник Исаак Левитан. В патриархальной еврейской среде им вряд ли удалось бы развить свои таланты.

И все же традиционная еврейская культура Литвы способствовала тому, что здесь преобладали не ассимиляционные, а национально-просветительские тенденции. Большинство литовских просветителей видели свою задачу не в том, чтобы сблизиться и даже слиться с нееврейской средой, а в переустройстве еврейского общественного уклада на фундаменте собственных национальных ценностей. Они хотели не рубить узлы еврейской традиции, а по-новому связать их нити в соответствии с требованиями эпохи. Здесь писали на иврите, который надевшие европейскую одежду бывшие ешиботники вынесли из ешив. Здесь был один из главных оплотов движения палестинофилов, из которого вырос российский сионизм, а одно из главных палестинофильских изданий – журнал «Гашахар» («Рассвет») имел в Вильно наибольшее число подписчиков. Здесь сторонники социализма и «фолкизма» (народно-демократического направления в еврейском Просвещении, от слова «фолк» – народ) развивали культуру на идише. В Вильно жил один из выдающихся российских палестинофилов, талантливый поэт и художник Мордехай Цви Ма́не (1859–1886), чья короткая жизнь была отмечена ярким всплеском таланта и любовью к стране Израиля, в которой он видел свой идеал: