Игорь Рыбаков - Жажда

Мы побеждаем потому, что привыкли побеждать и не можем жить без новых побед.

В России тоже существует своя трудовая культура. Культура достижения невозможного, в основе которой – стремление человека самоутвердиться, почувствовать индивидуальную значимость, ощутить принадлежность к большому общему делу, получить признание. Нам, россиянам, нужна сверхзадача – труднодостижимая цель, сложнейшая проблема, единственный в своем роде проект. Тогда мы выкладываемся по полной, сметая любые препятствия. Хорошо это или плохо – не имеет значения. Чисто теоретически неплохо было бы иметь швейцарскую модель; вряд ли хотелось бы японскую и, наверное, не очень прижилась бы у нас американская. Можно копировать технологии, но скопировать чужую культуру отношения к труду никому не удавалось. А главное – зачем это делать? У нас есть опыт реализации фантастически сложных, передовых для своего времени проектов в промышленности. В них и надо черпать уверенность и вдохновение. Мы побеждаем потому, что привыкли побеждать и не можем жить без новых побед. Побеждать – это наш способ жить.

Это вовсе не означает, что нужно копировать методы ХХ века. Мы изменились. Мир изменился. Индустриализация тридцатых годов сегодня невозможна не только из-за отсутствия в стране значительного демографического профицита, но и из-за изменения структуры промышленности: массовый необученный работник в наши дни, как правило, не нужен. Для создания экономики четвертого и пятого технологического уклада необходимы совершенно другие ресурсы и подходы. Вместе с тем обращение к историческому опыту российского промышленного прорыва совершенно не означает игнорирование опыта зарубежного. Его глубокое изучение лежало в основе практически всех наших рывков – так же как и заимствование промышленных технологий и методов управления. Та индустриализация (не говоря уже о петровских реформах) базировалась на колоссальном импорте западного оборудования и использовании знаний иностранных специалистов. Достаточно вспомнить американского индустриального архитектора Альберта Кана, которого за роль в развитии автомобильной промышленности США иногда называют «отцом Детройта». Он приехал в 1929 году в Россию с 25 инженерами и за два года не только спроектировал и организовал строительство более 500 промышленных объектов (включая несколько в моем родном Магнитогорске), но и подготовил более 4000 специалистов.

Говоря о решении сверхзадач, я не имею в виду мобилизационные варианты. В масштабных и сложных проектах нашего времени человеческий капитал не сжигается и не отчуждается, как это было раньше, но, напротив, приобретает новое качество и плотность. К промышленным, коммерческим, управленческим сетям добавляются социальные сети, новые контуры передачи информации и знания, поддержки и развития. И без того сложные бизнес-системы усложняются на порядок, на два, но при этом приобретают большую жизнеспособность. Сегодня – время постановки таких сверхзадач. Ярких, мотивирующих на действие на пределе или за пределами сил и возможностей. Задумайтесь: а вдруг вы уже вышли на уровень, когда для прорыва нужен не просто напряженный, а сверхнапряженный, осмысленный труд множества людей, объединенных общей целью? Если да – рискуйте, потому что именно такой подход – движение через сверхзадачи и осознание значения труда – дает удивительное сочетание экономической эффективности и реализации личности.

Когда люди разделяют ценности, заложенные в фундамент компании, доверяют руководству и готовы вкладывать свою энергию в развитие дела, когда они видят, что компания действует в интересах общественного блага, тогда профессиональная самореализация оборачивается ощущением сопричастности истории промышленного развития великой державы. И это ощущение причастности и признания – едва ли не самое ценное, чего может добиться человек.

Делай невозможное, остальное сделают другие!

2. Энергия деятельного фатализма

Россия – наследница СССР. Когда об этом говорят, обычно имеют в виду советское геополитическое наследство. Но я не политик. Я предприниматель, промышленник, филантроп. Мне важно осознавать и ощущать себя прямым наследником уникального 300-летнего опыта промышленного развития страны. И мне в этом смысле очень повезло: важные для меня люди так или иначе были связаны с промышленностью.

Мой отец, Владимир Сергеевич Рыбаков, руководил лабораторией на Магнитогорском металлургическом комбинате. Мать, Марина Павловна Рыбакова, преподавала в Магнитогорском горно-металлургическом институте. Отец моей супруги Екатерины, Евгений Георгиевич Зудов, более 20 лет проработал на Нижнетагильском металлургическом комбинате, а с 1984 года был бессменным директором нижнетагильского филиала Уральского политехнического института, активным сторонником внедрения в российскую управленческую практику принципов японского бережливого производства (именно этот подход мы применили в «ТехноНИКОЛЬ» для преодоления последствий кризиса 2008 года). Евгений Георгиевич изучал связь между общественными и экономическими процессами, а в 1998 году опубликовал книгу «Как обустраивается Россия», в которой размышлял о том, как групповое мышление, переходя определенные границы, становится тормозом развития, создает иллюзию неуязвимости и формирует ложную рациональность как следствие внутригруппового конформизма. Он говорил о закрытом и открытом типе групповой культуры, о том, как закрытость становится препятствием для связности.

Обращаясь к опыту и жизненным принципам промышленников великой страны, металлургов, строителей, горнозаводчиков и фабрикантов, понимая ценность их наследия, я переживаю удивительное чувство единения с ними. Эти замечательные люди – известные и не очень, награжденные и работавшие без наград – вкладывали свой труд в создание промышленной мощи страны, прилагали усилия к ее процветанию. Россия практически никогда не находилась в авангарде мирового индустриального процесса – как бы сейчас ни хотелось подправить ее историю. Но нам всегда удавалось, опираясь с одной стороны на передовой иностранный опыт, а с другой – на собственную изобретательность и энергию, держать конкурентный уровень, периодически то там, то здесь вырываясь вперед. И я уверен, что зрелый и объективный, свободный от шапкозакидательства и турбопатриотизма взгляд на собственный путь непременно добавит энергии движению большого промышленного роста.

Только чудо – тяга к чуду, предощущение чуда, делание чуда – превратит неизбежность судьбы в мобилизующий фактор.

В основе удивительной истории промышленного развития России лежит преодоление, которое всегда было и остается ответом на вызов, выбросом человеческой энергии. Вопрос сегодняшнего дня в том, чем мотивировать это преодоление – не как истеричную растрату сил, а как осознанный рост мощности. Нам необходимо принять свою судьбу. Не ковыряться бесконечно в прошлом, вымарывая черной краской то один, то другой исторический период, но спокойно взять на себя весь груз и опыт своей истории, непростую судьбу великой державы, ставшей таковой вопреки всему. России присуще особое, тонко вписанное в ткань общественных архетипов чувство фатализма – чрезвычайно мощного мировоззрения и мироощущения. Фатализм может быть апатичным и вялым, а может – деятельным, побуждающим отпустить тормоза. Он мобилизует – и парализует, он – наше самое сильное, но одновременно и самое слабое место. Как поставить его себе на службу? Только чудо – тяга к чуду, предощущение чуда, делание чуда – способно превратить неизбежность судьбы в мобилизующий фактор.