Евгений Рыжиков - Из кабины такси

— Пропуск на Рыжикова готов?

Нам выдали пропуск. Пройдя двором, мы вошли в огромный дом, внутри которого тянулся длинный коридор со множеством дверей. Усадив меня на скамейку против одной из них, мой провожатый попросил обождать минутку и сам исчез за дверью.

По-видимому доложив кому следует, он тотчас вышел из кабинета.

— Вас сейчас вызовут, — сказал он мне и удалился.

Не прошло и пяти минут, как меня пригласили в небольшую комнату, в которой были три человека в гимнастерках защитного цвета и без всяких знаков различия.

Начался обычный допрос. Спросили фамилию, имя, отчество, год рождения. Давно ли работаю в таксомоторном парке? Как фамилия директора? Берут ли слесаря от водителей взятки? Затем стали перебирать моих родственников… И вдруг неожиданный вопрос: «Вы Ермолаева знаете?» Я почувствовал, как все трое уставились на меня.

— Да, знаю. Мы вместе работали. Он шофер такси, — спокойно ответил я.

— Так. Это он?

Мне показали одну, другую карточку. Я узнавал на них Ермолаева. И снова посыпались вопросы. Теперь уже я должен был рассказать все, что знаю о Ермолаеве.

— Так. Хорошо. Спасибо. Вы помогли нам изобличить очень крупного преступника. Ермолаев — это уже его третья фамилия.

Советские войска на всех фронтах громили врага.

Москва оживилась. На ее улицах все чаще можно было увидеть улыбающихся людей, с радостью рассказывающих друг другу новости об успехах на фронтах.

Меня и моего напарника Ивана Степановича Павлова прикрепили к Всесоюзному радиокомитету.

Отработав день по развозке денег в сберегательные кассы, мы вечером получили наряд на работу в радиокомитете: привозили артистов на концерты, доставляли радиожурналистов на фабрики и заводы. Так бывало всю ночь. Вернешься утром домой усталый, но счастливый.

Я был свидетелем того, как песня, музыка буквально поднимали людей на ноги, вселяли бодрость. Как-то мы с артистами радиокомитета приехали на один завод. Дело было к вечеру. Рабочие уже отработали две смены, хотели спать, но они все же пришли послушать концерт любимых артистов. И усталость, дремоту как рукой сняло. После концерта они шли работать в третью смену.

Я был свидетелем и того, в каких трудных условиях выступали артисты. Концерты шли в неотопленных клубах, в землянках, в цехах и сараях.

Особенно мне запомнились солисты радио, которые душу свою вкладывали в песню, с тем чтобы донести ее до слушателя. Такими артистами были Легостаева, Казанцева, Бунчиков, Нечаев и другие.

С песней легче было преодолевать трудности. И когда я об этом думаю, то невольно вспоминаю слова поэта Лебедева-Кумача: «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет».

Наконец-то пришла долгожданная победа. 9 мая Москва преобразилась. Она стала прежней, радостной, бурлящей, говорливой, такой, какой мы, москвичи, привыкли ее видеть.

В то время я жил в переулке возле Рижского вокзала, недалеко от таксомоторного парка, и моя квартира стала пристанищем для всех товарищей-таксистов, которые возвращались с войны.

Они, шумные, веселые, умудренные боевым опытом, заходили ко мне разузнать о работе, спросить совета. И в этом не было ничего удивительного. Ведь я же всю войну пробыл в Москве.

— Ты у нас «фронтовой москвич», все знаешь, все ведаешь, — говорили они в шутку. — Рассказывай, объясняй, когда можно будет за руль таксомотора садиться.

— Да хоть сегодня, хоть сейчас. — И на другой день я вел фронтовика в парк к директору Илье Ильичу Жорину, просил принять. И их принимали.

С консервации были сняты ЗИС-101, они стали маршрутными такси и работали по Садовому и Бульварному кольцу, от Рижского вокзала до площади Свердлова.

Маршруты по Садовому кольцу и Рижский работали с большой нагрузкой, а Бульварный маршрут пассажиры почему-то игнорировали, и таксисты прозвали его «кислородным», так как там много зелени и мало работы. И если какой-нибудь водитель проштрафился, его в наказание посылали на «кислородный».

Машины марки М-1 работали по лимиту. Дело в том, что по решению Моссовета были введены лимитные книжки для работников науки и искусства. Они пользовались такси и вместо денег отрывали купоны из книжки.

Но скоро машин не стало хватать и для работы по лимиту. Встал вопрос о восстановлении в полном объеме таксомоторного движения.

Я уже рассказывал, что в первые годы Советской власти на собственных машинах работали «прокатчики», которые имели в кармане государственный патент на право коммерческой эксплуатации автомашины.

Но с каждым годом их становилось все меньше и меньше, так как государственные такси приобрели большую популярность. Многие водители частных автомобилей охотно переходили на работу в такси. И надо сказать, что именно они принесли в нашу среду те дурные привычки, с которыми нет сладу и теперь: пьянки, азартные игры, рвачество.

И когда теперь стараешься доказать, что таких плохих таксистов единицы, то тебе сразу начинают рассказывать истории, когда один таксист обсчитал пассажира, другой — нагрубил, третий — потребовал чаевые и т. д. И право же обидно становится за всю большую армию шоферов, сидящих за рулем таксомотора, за честных тружеников, когда одна паршивая овца портит все стадо.

Итак, перед самой войной «прокатчики» перевелись. Но давайте посмотрим, какой же легковой транспорт двигался по улицам столицы после того, как закончилась война?

Такси работали по лимиту. А нужда в быстром и маневренном транспорте была большой. Тогда-то на свет божий и появились так называемые «леваки». В первую очередь это были водители персональных машин. Хозяева — ответственные работники — целыми днями заседали, а водители разъезжали по улицам Москвы и «подбрасывали попутно» граждан, получая за это немалую мзду. Наконец, в послевоенные годы появилась еще одна категория «леваков». Это люди, каким-то образом раздобывшие автомобили иностранных марок, разного рода «оппели», «мерседесы», «хорьхи» и т. д. В общем, кто бы они ни были — «прокатчики» или «леваки», все они стремились только к одной цели — легкой наживе.

Я никогда не забуду сцену, которую мне довелось наблюдать в 1947 году, после проведения у нас денежной реформы. Матерый «левак» (не помню его фамилию, но мы прозвали его «Гитлером») приехал на своем автомобиле на Северный вокзал. Поставил его задом к тротуару, забрался в заднюю кабину лимузина и распахнул двери настежь. Собралась огромная толпа, и глазам присутствующих представилось такое зрелище: положив ногу на ногу, на сиденье восседал «Гитлер». Его мутные, пьяные глаза с безразличием скользили по толпе. Внутренние стенки автомобиля, как обоями, были оклеены красными тридцатками, нажитыми нечестным трудом. Тунеядец не успел их обменять и вот теперь устроил такую демонстрацию. Возмущенные прохожие пригласили милиционера, и лихой «левак» был строго наказан.