Андреас Шлипер - Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

Мой старый друг по имени Смерть был занят в то время по горло, и нам в те годы редко удавалось найти возможность и время для того, чтобы встретиться и поболтать, как мы это обычно делали, но я его очень хорошо понимал, ибо при любых обстоятельствах работа должна быть превыше всего. Но тут к тому же случилось то самое Великое соединение, когда Сатурн подчинил Юпитер своей власти, и крестьяне прониклись твердой уверенностью в своей победе, так как Сатурн стоял за низших, а Юпитер благоволил высшим, носителям должностей и достоинств. Когда в один прекрасный день, незадолго до великого сражения, над небом из конца в конец раскинулась великолепная радуга [132], крестьяне восприняли это как хорошее знамение и очень тому радовались. Они ликовали и благодарили Господа в молитвах и песнопениях, они падали на колени и обнимали друг друга, — что значительно облегчило рыцарям их задачу, поскольку именно в этот момент они обрушились со всей силой на крестьян и порубили им головы.

В некотором смысле Господь сам определил, чью сторону Ему принять и какой вид порядка в мире Его больше устраивает, так как, вопреки всем клеветническим заявлениям, получившим распространение позднее, я к этим событиям не имею ни малейшего отношения. В конце концов, я и сам не мог бы решить, какую из сторон мне следовало поддержать, высших или низших, потому что, отлично понимая крестьян с их восстанием, на основании опыта общения с Богом, мне не по нраву были их грубые обычаи, поэтому я предпочел только наблюдать, но не действовать.

Но как бы то ни было, последствия Потопа были действительно огромны, и мне пришлось некоторое время заниматься их устранением, чтобы в моем мире жизнь стала хотя бы более или менее нормальной. Возможно, Бог был прав, обрушив на мое творение воду, ибо обычно трудно себе представить, в какие неожиданные места может проникнуть вода и какой ущерб она может после себя оставить. Сколь сильно нуждается жизнь в воде, чтобы существовать, настолько быстро жизнь чахнет и погибает, если получает слишком много воды, поэтому не только тысячи и тысячи зверей утонули, поскольку они мирно ожидали начала «переселения душ» или не сумели достаточно быстро забраться повыше в горы, но и большинство растений не пережили наступление воды.

Повсюду валялись раздувшиеся и истерзанные трупы животных в окружении трепыхавшихся рыб, не нашедших обратного пути в море, и потому над землей царил отвратительный смрад разложения, так что даже мои чувства, обычно стойкие, находились в смятении от этой вони, и потому мне не оставалось ничего иного, как запустить по земле мощный огненный вал, чтобы сжечь это непотребство. Но я не учел того обстоятельства, что при этом в небо поднялись гигантские облака дыма и пара, которые заслонили солнце, а люди и звери испугались и решили, что начинается новый потоп. Они опять сгрудились у ковчега, и мне стоило большого труда убедить их в обратном, это удалось мне лишь после того, как я призвал себе в помощь последнюю доступную мне стихию, а именно воздух, и сдул прочь все облака.

Но люди все равно испытывали недоверие, и каждый раз, когда на горизонте появлялись темные тучи, а гром и молния давали о себе знать, они в испуге бежали прятаться в свои хижины. Они настолько боялись, что вообще перестали принимать во внимание создателя их мира, а приносили жертвы молнии и грому, чтобы те их пощадили, и создали себе новых богов и дали им имена. Этих богов называли Апу Катаван — Мечущий молнии, чтобы наказать людей за их грехи, благо они еще помнят, за что были изгнаны из Рая, Тянь-му — мать молний, Сусаноо-номикото, который из-за изумительной религиозной экономии является одновременно богом моря и повелителем бури и грома, который не позволяет людям расслабляться, и за это они его особо почитают. Здесь можно упомянуть, что необходимо внимательно присматриваться к религии людей, если хочешь их понять; это я осознал еще в те давние времена, и позднее меня совсем не удивило то, что народ [133], который так обходится со своими богами, однажды добьется выдающихся успехов в мировой экономике.

А обо мне, как и о Боге, вскоре вообще чуть ли не забыли, хотя я — в порядке компенсации за пережитые тяготы судьбы и в качестве импульса для необходимого нового начала — подарил Ною и его сыновьям новые формы культуры, в частности особенно эффективные технологии сельского хозяйства, причем это пошло на пользу всем нам, ибо я выжег землю, а выжженная земля становится плодородной, и вследствие этого люди близко познакомились с огнем и быстро усвоили, как с ним обращаться.

В то время я в первый момент испугался, что я совершил страшную ошибку, дав людям огонь, в то время как он по существу и по праву должен был принадлежать исключительно богам, поэтому я устыдился и чуть было не собрался в том покаяться и приковать себя цепями к какой-нибудь горе на Кавказе, чтобы орлы клевали мою печень [134]. Но, помимо того, что нет никакого смысла наказывать орлов, которые вообще тут ни при чем, я вовремя вспомнил, что имя-то мое Люцифер и я несу людям свет, а это без огня вряд ли возможно. К тому же мне показалось, что будет смешно и наигранно, если я, существо метафизическое, каковым я останусь навсегда, подвергну себя на глазах у людей такому покаянию. С тех пор моим девизом стало: «Никогда перед сотрудниками!», и независимо от того, какие я испытываю при этом чувства, радуюсь или гневаюсь, стыжусь или печалюсь, это никого не касается, я со всем разберусь сам, я даже гнев свой постараюсь укротить, ведь все смогли увидеть, к каким последствием приводит невоздержанность в чувствах. В конце концов, речь идет о том, коль скоро мы говорим о культуре, чтобы обуздать и упорядочить хаотические силы природы. Но, увы и ах, когда же люди, наконец, усвоят, что в этом им следует стараться походить на своих создателей и что только в этом они смогли бы сравниться с ними, если при этом будут вкладывать достаточно сил и труда.

Тут можно задать вопрос, почему я в ту пору не научил людей чему-нибудь стоящему, например философии или математике, или другим каким-нибудь прекрасным искусствам, таким, как музыка или порнография, которая, кстати, принадлежит к самым прекрасным видам искусства, особенно когда она выполнена хорошо, как, например, манга Хокусая [135], где женщина предается удовольствиям с осьминогом, что, принимая во внимание количество его конечностей, наверное, значительно приятней, чем отдаваться трепещущему крыльями и крякающему лебедю.

Но я же хотел принести им культуру, а что такое культура, как не приобретенное умение обходиться с природой, целенаправленно, изменять ее, сделать ее полезной для целей и задач человека. Нет, как бы высоко ни оценивали люди впоследствии свои успехи, их культура зиждется исключительно на том, что они возделывают землю и ухаживают за ней, заботливо ее обрабатывают и выращивают на ней растения, предназначенные для пропитания. Жратва для людей всегда стоит на первом месте. Если им в рот уже не сваливаются сами спелые виноградины, как это было когда-то в Раю, и если уж им судьбой предназначено трудиться, то пусть они делают это, по меньшей мере, упорядоченно и разумно, — вот чему я научил их в те времена, хотя они поначалу не всегда показывали нужную сноровку, но я их за это не упрекаю, ибо много чего нужно уметь, когда выращиваешь растения на этой земле.