Юрий Власов - Женевский счет

Да, то был скорбный путь…

Бывший царь стоял у окна: мелькали перелески, поля, полустанки, еще не потерявшие снега, хотя наст и подопрел, осел…

«Не уберег Россию, не уберег Россию…» — отстукивали колеса. Истинно так: не уберег. За то и будет страшный спрос.

Не уберег.

О военной деятельности Гучкова оставил свой отзыв генерал Врангель:

«Первые шаги Александра Ивановича Гучкова в роли военного министра ознаменовались массовой сменой старших начальников — одним взмахом пера были вычеркнуты из списков армии 143 старших начальника, взамен которых назначены новые, не считаясь со старшинством. Мера эта была глубоко ошибочна. Правда, среди уволенных было много людей недостойных и малоспособных, сплошь и рядом державшихся лишь оттого, что имели где-то руку, но тем не менее смена такого огромного количества начальников отдельных частей и высших войсковых соединений одновременно и замена их людьми, чуждыми этим частям, да еще в столь ответственное время, не могла не отразиться на внутреннем порядке и боеспособности армии».

История лишь раз открывает подобные возможности: страна ослаблена войной, расстроена революцией, война с каждым часом обостряет противоречия в обществе, бедствия народа чудовищны, при всем том — Февральская революция не решает основного вопроса — земельного (того самого, который должен отгрызть голову «думской змее»).

Все сцепляется в один дьявольский, казалось бы, неразрешимый клубок вопросов, но он, Владимир Ульянов-Ленин, знает, как его разрубить.

Именно так: разрушить старый мир и все старые отношения, основанные на угнетении человека человеком, несправедливости, жестокости, бессмысленных войнах. Для этого класс рабочих должен взять власть и осуществлять беспощадную диктатуру: истребить всех, кто что-то значит в этой жизни, то есть смести прежде всего имущие классы.

Пожалуй, нигде с такой исчерпывающей сжатостью и откровенностью не выражена суть доктрины Маркса и Ленина (больше, пожалуй, Ленина), как в эпитафии Подтелкову и Кривошлыкову.

На съезде казаков-фронтовиков Федора Григорьевича Подтелкова избрали председателем Военно-Революционного комитета, а Михаила Васильевича Кривошлыкова — секретарем.

Спустя пять месяцев, а точнее, 10 мая 1918 г., отряд казаков-фронтовиков и красногвардейцев окружен и вынужден к сдаче в плен. Белоказаки пустили в расход подтелковцев, а Подтелкова и Кривошлыкова повесили.

Эпитафия на старом кирпичном памятнике (теперь установлен новый, мраморный) предельно коротка:

Вы убили личность, мы убьем классы.

Четко и ясно изложена ленинская программа вколотить в землю целые классы — миллионы и миллионы людей.

О Ленине и ленинизме можно сказать: чтобы мы могли жить, многие должны умереть. И к чему было мозолить глаза в библиотеках? Все просто, ясно. Зачем какие-то научные слова, ссылки, философские трактаты, социологические исследования и бесконечные сводки статистических данных? Жить вы не будете, вместо вас и на вашем месте будем жить мы — вот и вся премудрость. Но и то правда, при большом проникновении в суть явления его можно выразить предельно простыми словами. Этот предмет — убийство целых классов — занимал Ленина всю жизнь. Наверное, с того дня, когда пришло известие о казни старшего брата Александра.

Истребление было организовано если не по плану, то согласно доктрине. Миллионы раз будет перезалита кровь подтелковцев, все в соответствии с дульно-штыковыми параграфами учения.

В итоге эта мясорубка (великая революция) обернулась против любой формы инакомыслия, будь то интеллектуальной, религиозной, или даже просто независимого поведения.

От уничтожения целых классов, неослабной опоры на диктатуру (и насилие) прямым образом прослеживается связь с отрицанием любого несогласия, уже не говоря об инакомыслии. Этот запрет на инакомыслие утверждается на костях уничтоженных классов и вообще замученных по несоответствию параграфам учения. Это, разумеется, от клокочущей любви к человеку, столь развитой в Ленине.

Победа революции возвела Ленина и его учение в нечто божественное, а это обернулось окостенением мысли, запретом на любые мысли и мнения вне доктрины, извращением духовной жизни целого народа.

Дух народа, закованный в объятия скелета…

Революция незаметно и непрерывно соскальзывала к своей противоположности — крайней реакции, пока не запала в эту форму окончательно.

«…Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..»

Ни из одного генсека, несмотря не то что на ошибки, а на преступления (они, эти преступления, обходились новой натугой народа, новой нуждой, дополнительными смертями, огромными материальными издержками), нельзя было вырвать такого рода признание. Они по своему вознесению к всеобщей и безграничной власти непогрешимы и неприкосновенны. Их благословили Маркс, Ленин и покорность замиренного народа — один несъемный намордник на всех днях и годах жизни народа…

А ежели, случись невероятное, высеклось бы из недр генеральносекретарского сознания нечто подобное, то ЦК КПСС, а точнее, бюрократический аппарат партии, запрятанный под вывеской ЦК КПСС, не пропустил бы крамолу, пусть даже коммуниста № 1. Он, этот аппарат ЦК, как фильтр между верховной партийной властью и всем прочим миром. С этой высоты неразличимы лица — лишь одни хребты согнутых спин, никто не смеет разогнуться. Теми, у кого есть лицо, занималось и занимается ВЧК-КГБ, а доносчиков на Руси, как палой листвы по осени.

Именно сия жреческая каста бюрократов определяет, что — истинно божественное, от эманации партийного духа. И уже никому другому не дано судить о правомерности любых других государственных и общественных явлений.

Из речи Зиновьева на заседании Петроградского Совета 6 сентября 1918 г.:

«Замечательна та критика, которой подверг Ленин известную книгу П. Струве «Критические заметки». Струве долгое время числился соц. — демократом. Он издал очень нашумевшую книгу «Критические заметки», направленную против Михайловского (т. е. народничества. — Ю. В.).

Я чувствую и знаю, говорил Ленин, что через год, через два Струве уйдет от рабочего класса и предаст нас буржуазии.

Книга Струве кончалась словами: «Признаем свою некультурность и пойдем на выучку к капитализму» (Господи, пророческие слова! — Ю. В.).

Над этими словами надо призадуматься, говорил Ленин. Как бы не кончилось тем, что сей Струве пойдет на выучку не к капитализму, а к капиталистам.

И хотя Струве был товарищем Ленина и оказывал неоценимые услуги как товарищу Ленину, так и тогдашней соц. — демократии, Владимир Ильич со свойственной ему твердостью и последовательностью, как только подслушал фальшивую нотку в словах Струве, забил тревогу. Он стал бороться против Струве» [72] Зиновьев Г. Е. Ленин. Владимир Ильич Ульянов. Пг., издание Петросовета, 1918, с. 20. .