Юрий Власов - Женевский счет

Петр Бернгардович Струве оправдал надежды Ленина. В 1918 г. им были произнесены вещие слова:

«Но если всероссийский погром 1917 года угодно называть русской революцией, то я скажу прямо: главным преступлением старой власти является именно то, что она подготовила революцию и сделала ее неизбежной. Справедливость, однако, требует прибавить: в этом преступлении соучаствовала вся прогрессивная русская интеллигенция тем безразборчивым и безрассудным характером, который она придавала своей борьбе… в частности, после событий 1905 года.

Все это объясняет, почему в революции, в самом ее ядре, гнездилась зараза контрреволюции, которая до последнего своего издыхания будет кичиться наименованием революции…»

И вещие слова, и приговор.

Керенский уже в эмиграции, отвечая на обвинения в том, что он и революционеры сыграли в руку немцам, подчеркивал (и, безусловно, с немалой долей истины):

«Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались ее направить в должное русло».

Правда, сам Керенский определенно скромничает. Без существенной натяжки можно утверждать, что основной действующей силой Февральской революции явились кадеты, точнее, верхушка этой партии вкупе с октябристами, главным образом Гучковым. Но генералы тут тоже не оплошали. Длинно и решительно шагнули к республике. И оступились… в могилу…

Ленинская демократия — безусловно, знаменательное достижение. Все ведь обретает смысл в сравнении. Скажем, Петр Первый в Кенигсберге (ныне Калининград) был заинтригован описанием принятой здесь смертной казни. Любознательность переполняла молодого реформатора. Очень он хотел поглазеть на казнь, но вот осужденных в то время не было. Петр пришел в большое нетерпение и выразился в том смысле, что он непременно хочет увидеть казнь, а что до осужденного… ну пусть воспользуются любым из его свиты. Как говорится, да за-ради Бога…

Конечно же, социалистическая демократия тут на недосягаемой высоте. Если уж она и карает, то по своим инструкциям, которые так дополняют закон, и это очень радует и каждого из граждан обнадеживает…

А традиция, как прослеживается традиция!..

Но пока Владимир Ильич томится в Цюрихе. Его пронизывает понимание того, что должно случиться в грядущие месяцы. Для этого он не должен — он обязан находиться в России! Он даже в мечтах не смел предположить, что все, во имя чего он жил, окажется столь реально. И в самых смелых мечтах он вряд ли представлял себе такое.

Преступно терять любой день вне России! Именно теперь, в грядущие месяцы, обстановка в высшей степени станет соответствовать задачам новой революции. Да, да, нужна новая революция — качественно другая, такой еще не знал мир, — социалистическая. И он, Владимир Ульянов-Ленин, рассечет ею живую плоть России.

И первой должна пасть, то есть перестать существовать, русская армия — тогда иссякнет ответная сила старого общества.

Антивоенная пропаганда понятна любому, бессмысленность братоубийственной войны не нуждается в доказательствах, ею надо перешибить хребет так называемому патриотизму, ибо патриотизм — прежде всего понятие классовое. Надо говорить об этом, неустанно напоминать, разъедать правдой все издревле установившиеся представления о Родине, долге, внешнем враге… Пусть это истлевшим тряпьем сползет с тела народа…

И Ленин формулирует основополагающий большевистский постулат:

«Окончание войны, мир между народами, прекращение грабежей и насилий — именно наш идеал».

Вот так: неограниченным насилием (а это, согласно учению, диктатура пролетариата) будем кончать с насилием империализма. Логика ослепительная, а главное — безупречная.

Антивоенная пропаганда обуздает мировую бойню, во всяком случае, вырвет из нее Россию, но с одним неизбежным следствием: армии уже не будет, — и это поистине золотой венец антивоенной пропаганды, наполнение классовым смыслом всех представлений, нагроможденных эксплуататорским строем.

Под напором антивоенной пропаганды, выпадения России из войны армия перестанет существовать — это неизбежно. И ему, Ленину, это ясно со всей очевидностью. Именно это позволит взять власть. И это будет тот звездный миг истории — власть рухнет, ей не на что будет опереться. И мы, большевики, придем на смену старому миру.

Во всех прежних революциях старое общество прибегало к силе — у него всегда была под рукой армия. Теперь ее не будет. Мы станем диктовать свои условия всем и каждому. Сила контрреволюционного противодействия будет затуплена, если вовсе не исключена.

Долой братоубийственную войну!

Мир народам!

Скоро, ох скоро выдохнет Русь с радостью навстречу лозунгам своего вождя:

«Грабь награбленное!», «Кулаком — в морду, коленом — в грудь!»… [73] Ленин недоумевал, отчего это вдруг лозунг вызвал такое негодование образованной России. Ведь лозунг выражает и существо момента (надо вовлечь людей в революционный процесс), и догмы марксизма о войне классов, перераспределении собственности и т. д. Диктатор не только не раскаивался в содеянном (а призыв грабить вызвал настоящий всероссийский погром — еще бы, сигнал подала сама центральная власть!), но и гордился им как подлинно революционным актом.

Разложение — обратная сторона процесса соединения людей. Это Ленин понимает лучше других. Разлагать, дабы повернуть к себе, — и сплотить. Кто не готов сплотиться — отсечь! Не поддается вразумлению — отсечь! Но для этого раскачать стихию толпы, пробудить инстинкты разрушения, ненависти. Эта стихия, сокрушая все, и даст власть. Другой возможности обрести власть нет, не существует. До предела расковать устои старой жизни, смешать с грязью святыни, попрать все нормы — и тогда рухнет тысячелетнее государство. Тогда только большевики в святых, только их слово — закон!

Революция тем и сокрушительна, что заряжена волей множества людей. Коллективная сила — основа революционного сдвига. В октябре семнадцатого большевики получат предельное соединение людей в единой воле…

Надо немедленно включаться в политическую жизнь России. Промедление подобно поражению. Все решает время — отныне оно работает на большевизм.

Надо использовать и то состояние, в котором находится Россия после Февральской революции. Общественная жизнь не сорганизовалась, все в брожении, неустойчивости. Власть не успела создать опору. Старый режим — режим тысячелетия — сметен, новый, буржуазно-демократический, — не успел окрепнуть. Именно так: новое еще не стало крепостью нового государства. И конечно же, делает свое разрушительное дело война. Она многолика. Она созидает сверхбольшую вооруженную силу народа. Она и разлагает народ. Кровь, страдания, нужда начинают разлагать народ прежде всего с армии.