Юрий Власов - Женевский счет

В общем, Анатолий Александрович двинул от красных из Перми в белую дружину. До роста сознательности через просвещение (он будет об этом рассуждать перед следователями) ему после той ночи в доме Ипатьева, надо полагать, показалось далековато.

«…Я был по убеждениям более близок большевикам, но я не верил в то, что большевикам удастся установить настоящую, правильную жизнь их путями, то есть насилием. Мне думалось, и сейчас думается, что хорошая, справедливая жизнь, когда не будет таких богатых и таких бедных, как сейчас, наступит только тогда, когда весь народ путем просвещения поймет, что теперешняя жизнь ненастоящая. Царя я считал первым капиталистом, который всегда будет держать руку капиталистов, а не рабочих. Поэтому я не хотел царя и думал, что его надо держать под стражей… пока народ его не рассудит:…виноват перед Родиной или нет.

Его, по моему мнению, могла судить только вся Россия, потому что он Царь всей России. А такое дело, какое случилось, я считаю делом нехорошим, несправедливым и жестоким… За что же убиты были его дети?..

Мы, бывало, в своей компании разговаривали про них, и все мы думали, что Николай Александрович — простой человек, а она не простая и, как есть, похожа на Царицу…

От моих мыслей прежних про Царя, с какими я шел в охрану, ничего не осталось. Как я их своими глазами поглядел несколько раз, я стал душой к ним относиться совсем по-другому…»

Существует предположение, что Якимов принимал участие в смертном избиении семьи бывшего императора. Правду, свой путь в завтра он начал искать не в просвещении, не в отказе от насилия, а в строю убийц, в крови невиновных и невинных — и возмездие настигло. Якимов был расстрелян белыми, не мог не быть расстрелян.

Вместе с Ермаковым на расправу в дом Ипатьева явился и бывший матрос Степан Ваганов. По отзывам, собранным следователем Соколовым, бродяга и хулиган. Ваганов входил в группу Ермакова. Вместе ставили советскую власть в Верх-Исетске (название идет от Исетского озера).

Ваганов оказался единственным из непосредственных убийц Романовых, кто тут же заплатил за содеянное.

По неизвестным причинам Степа не ушел с красными, скорее всего, прозевал отход, а может, о нем и позабыли. В общем, от белых каратель спрятался в погребе: своя жизнь — не чужая. Верх-исетские рабочие извлекли его оттуда и тут же убили. Всего-то на 11 деньков и пережил свои жертвы из «дома особого назначения»…

Об отношении к террору партии и самого Ленина говорил и Молотов за три года до своей смерти, а уж это был свидетель так свидетель:

«…Конечно, приходилось рубить, не всегда разбираясь. А я считаю, мы должны были пройти через полосу террора, я не боюсь этого слова, потому что разбираться тогда не было времени, не было возможности, а мы рисковали не только Советской властью в России, но и интернациональным коммунистическим движением».

Что за наивное оправдание крайних форм террора?..

Террор был заложен в самою доктрину ленинизма, представлял самостоятельную и центральную величину в ней. И когда при Сталине «этого времени» уже было достаточно, «женевский» механизм, наоборот, заработал с немыслимой нагрузкой.

На этой шестой части света рубили не разбираясь. Чуть другой оттенок красного — и под пулю, а уж о других цветах и речи быть не могло: всегда казнь или лагерь на предельный срок, что равнозначно смертному приговору.

О порядках при Ленине Молотов скажет без обиняков:

« Это диктатура, сверхдиктатура» (выделено мною. — Ю. В.). Сверхдиктатура!

Какие могут быть еще теоретические споры?..

Петр Захарович Ермаков, с которым после вел дружбу Самсон Игнатьевич Брюхин, родом происходил из Верх-Исетска. До революции участвовал в кровавых экспроприациях для нужд партии. Руководил экспроприациями Филипп Голощекин — это убийства, грабежи, поджоги в целях наживы… одна цепь жестоких насилий.

Деньги поступали за границу — Ленину, он ими распоряжался и вел счет. Разумеется, в партии это была не единственная организация для пополнения кассы.

После Октября 1917 г. Ермаков становится верх-исетским военным комиссаром. С 1920-го служит в ВЧК. У Петра Захаровича в Верх-Исетске был свой отряд из 19 человек — они казнили и миловали, то бишь утверждали народную советскую власть. Его заместителем был Степан Ваганов. Все без исключения — русские.

Спустя пять лет Петр Захарович Ермаков отмечал в своей анкете сотрудника ОГПУ (как застолбила себя советская власть, так и обозначились анкеты — десятки и десятки выщупывающих, все высвечивающих вопросов), что в дни революции находился на «Авроре» (оставалось добавить — на капитанском мостике).

Не находился на «Авроре» Петр Захарович, не мог находиться. Был за грабежи и убийства осужден на каторгу (просто не мог находиться в двух местах одновременно: и службу на флоте нести, и грабить, а после «сидеть»; да и не призвали бы во флот каторжника).

После всепьянейший Петр Захарович служил в доблестной ВЧК-НКВД, из-за умственной ограниченности был уволен (и это из среды едва ли не поголовно ущербных!).

Из духовного завещания Николая Второго:

«Зло, которое есть сейчас в мире, со временем станет еще злее. Но не зло победит зло, а только любовь».

Мародерничали…

Насиловали и убивали…

И лгали…

Вот лгали вообще без всяких передышек, непрерывно — всеми газетами и радио, всеми медалями, званиями, дипломами…

Убийцы и мародеры…

И ни при чем тут человеческие слабости. В убийцы, кровавые охранники, «чрезвычайку» для пыток, издевательств, казней не шли обычные люди. Не по душевной слабости, не из-за слабой воли, а по одной-единственной причине: не могли, не могут они творить зло, убивать других.

Для подлой, жуткой работы годились люди черной основы. Это были нелюди, вознесшиеся через подобострастие, страх, рабское восхищение таких же, как они, в строки книг, слова песен.

Только убийцы по внутреннему своему строю способны созидать смерть. А где смерть, кровь — там разбой, мародерство и до пошлости, тошноты обыденная нечистоплотность. Недаром один из первых «витязей революции» Белобородов просто-напросто мародерничает, присваивает, утаивает, казнит и терзает казаков на Дону.

Убийства способны творить личности в основном ущербные (не разовое убийство в состоянии чрезвычайного возбуждения, а работа, повседневное занятие: пытать, принуждать лжесвидетельствовать, убивать). Это их будни — истребление людей во имя усреднения. Того усреднения, которое дает всегда покорность и холопскую благодарность всех оставленных на «племя». Казарменный социализм, суррогат жизни; унизительный, все измалывающий быт. В чем тут революционная поэзия, суровая борьба мужественных людей?..