Юрий Власов - Женевский счет

Убийцы и мародеры, осененные на преступные дела самой «передовой теорией», но всегда — просто убийцы и мародеры.

Одной из особенностей дела об убийстве семьи бывшего императора (чем оно бессознательно влечет людей) является как раз наиболее очевидное наличие преступной воли и низменных качеств, заложенных в тех людях, которые брались «очистить землю». Похабники, люди примитивные, рисующие мерзости на стенах (развлечение, свойственное больше дегенератам и уголовникам), преследующие этими мерзостями девушек (даже ухо прижимают к двери уборной); залезающие руками в тарелки заключенных; ворующие с трупов вещи, не могущие не быть замазанными кровью; опорожняющиеся в уборной на стульчак (для них даже записку повесили в уборной дома Ипатьева с просьбой гадить поосторожней); сегодня с готовностью отмывающие кровь с полов, а завтра утверждающие советскую власть, коллективизацию; сегодня растворяющие кислотой трупы и «очищающие карманы», а завтра занимающие кабинеты хозяева жизни, диктующие свою мораль завоеванному народу…

Они готовы были (и готовы сейчас) ломать, убивать, жечь, ибо в этом мире им (если по совести) не принадлежит ничего, кроме их собственного убожества, непреодолимого и стойкого, как клеймо на лбу. И потому в этом мире им все было абсолютно чуждо и отвратительно. Неразвитое, полудикое, с полным отсутствием каких-либо нравственных и гражданских устоев и составило опору идеи достижения справедливости через перераспределение собственности и насилие. И не перераспределение, а присвоение.

Они искали друг друга: ленинизм с его проповедью безграничного насилия, глубоким презрением к интеллигентности, широте познаний, культуре («дворянская культура» — сколько в этом презрения, до предела упрощенного, схематизированного взгляда на жизнь) и этот ограниченный, лишенный моральных и гражданских устоев слой общества.

И произошло великое соединение двух разрушительных частей, направленных на уничтожение независимого и свободного человечества.

Ничего страшнее и не могло быть: «научное» обоснование необходимости произвола, насилия для тех, кто и не мыслил иных отношений в обществе.

Марксизм все время подпитывал сознание этих людей, довоспитывал, воспитывал их, укрепляя в «идейной» правоте строить жизнь через принуждение, произвол, хамство. Другими они и не могли быть. Хамство, убожество — это их мир, они не ведали (и не ведают) другого мира. Они понесли его по всем ступеням власти, во все уголки жизни: от захолустной деревеньки до Кремлевского Дворца.

Их вожди были, по существу, такими же невеждами и насильниками, ибо другого отношения к жизни в силу своего развития, сознания они не ведали. Марксизм закреплял это сознание на данном уровне, консервировал сознание уже не только их, но и народа на одних и тех же постулатах: цель оправдывает средства, все во имя цели, всегда и во веки веков — насилие, беспрекословное подчинение и благодарность за то, что живешь.

Насилие не могло не идти от искалеченного, ущербного восприятия мира, не могло не калечить сознания тех, кто рождался после революции и уже питался только одной отравой лжи.

Вожди революции…

За ничтожным исключением, им свойственны ограниченность, поразительная самонадеянность и… жестокость. Права людей снизу они воспринимали и воспринимают лишь как свою милость, благодеяние сверху.

Породил эту мораль, это миросозерцание (уж какое тут созерцание!), дал законченные формы исступленно-жестокий, каменно-бессердечный, могильно-добродетельный ленинизм.

Сталин…

Это не уродливый вырост на древе марксизма. Это его самый холеный, благоуханный плод. Сталин с его патологической страстью к убийствам, его ошеломляющей ограниченностью и самоуверенностью — это явление, обусловленное логически, исторически, экономически.

В основе ленинизма — разрушение всего, что не соответствует его догмам, разрушение как в людях, так и в государствах. Вообще, он, ленинизм, мог существовать лишь после тотального разрушения всего, что было создано до него. Поэтому он агрессивен, ограничен и кровав.

Ленинизм — это обожествление насилия, именно поэтому он объединяет все непотребное и низкое в обществе. Именно поэтому он бесплоден. Именно поэтому он самодоволен, как самодовольно то невежество, которое составляет его основу и дает ему силу.

Ленинизм разрушил русскую жизнь, и восстановить ее уже не дано никому.

И Россия лежит опозоренная, измученная, обескровленная…

Примем к сведению еще одно свидетельство Локкарта — в те дни еще совсем молодого человека. До всего ему было дело. Он не боялся риска, его переполняла энергия, любовь к жизни и особенно красоте ее. С места он снимался легко, расстояния не имели значения — пусть с Европу, пусть с пол земного шара. Он владеет русским, предприимчив. У него ясный и проницательный ум, и его не давят авторитеты. Последнее обстоятельство очень важно, учитывая ту обстановку, в которой оказался он, совсем еще неопытный дипломат.

«Я должен признаться, — пишет Локкарт, — что население Москвы приняло эту новость (расстрел Романовых. — Ю. В.) с поразительным равнодушием. Апатия ко всему, кроме собственной участи, была полная, но она показательна для исключительного времени, в которое мы живем».

Мы обитаем в «исключительном времени» уже почти век и совершенно очерствели. Десятки миллионов убитых не тревожат наше воображение и покой. Нужен настоящий мор, чтобы встряхнуть нас. Остальное мы способны пережить. Пожалуй, даже гибель каждого второго из нас…

И все же мы проявляем больший интерес к гибели последнего самодержца и его семьи, нежели наши деды и прадеды. Можно даже подумать, что это стряслось сейчас или что новость лишь теперь сумела достичь слуха и зрения народа. Несомненно, свою роль играет и понимание того, что мы оказались банкротами и все убийства не имели смысла (будто убийства могут иметь смысл!). В этом тоже кроется страшная правда, может быть, самая страшная. Убийства можно было бы списать, простить, не заметить — пусть потеряли сотни миллионов за этот век, но при одном условии: была бы достигнута цель Октябрьской революции, то есть прорвись мы к тотальной сытости, обеспеченности… а с диктатом партии, произволом?.. Да Бог с ними со всеми!..

За такую мораль и расплачиваемся. Как говорится, по ране и лечение…

Значительно упрощает воссоздание событий записка Юровского советскому историку М. Н. Покровскому. Написана она языком документа, который начисто исключает чувства. Это оставляет жутковатое впечатление. Творил волю Ленина человек, заменивший чувства на выкладки марксистских книг. Гибель детей под пулями не высекает у Юровского никаких чувств, даже тени сострадания. Наоборот, он, как механическое приспособление вождя, удивлен, скажем, тем, что не все сразу оказались убитыми. Он так и пишет: