Артем Латышев - Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг.

Появление в спецлагерях в октябре 1943 г. новых контингентов (гражданских лиц призывного возраста и рядовых «коллаборационистов») свидетельствовало об утрате системой проверки первоначальной функции, а начало репатриации окончательно ее децентрализовало. Основная фильтрационная работа была перенесена в запасные воинские части, позже — рабочие батальоны и места постоянного жительства. В силу огромного количества репатриантов в большинстве случаев проверку осуществлял СМЕРШ в воинских частях и территориальные органы госбезопасности. Официально в ПФЛ на заключительном этапе войны должны были проверяться вызывающие особые подозрения, но статистика показывает, что степень «подозрительности» репатриируемых зависела от потребностей предприятий, обслуживаемых лагерями, в рабочей силе.

Выхолащивание сути системы проверки влияло и на саму фильтрационную работу, проводившуюся в сложных условиях. В начале 1942 г. спецлагеря оказались переполнены, поэтому в марте поступил приказ ускорить проверку. К лету, когда число проверяемых снизилось, появилась возможность активно разрабатывать немногих оставшихся. В начале 1943 г. спецлагеря должны были проверить новую волну поступающих военных вновь в сжатые сроки, после чего фильтрации все активнее начинает мешать экономическая функция спецлагерей. Нехватка у НКВД ресурсов для финансирования, недостаток рабочей силы на предприятиях страны в условиях ведомственной экономики серьезно осложнили проверку в спецлагерях.

Система проверки в целом с точки зрения контрразведки была замкнута и непрерывна. Фильтрация бывшего пленного могла начаться где и когда угодно, продолжаться сколь угодно долго и после своего успешного завершения начаться вновь уже в другом месте и при других обстоятельствах. «Фильтранта» можно было проверять бесконечно, чем территориальные органы госбезопасности и занимались после войны вплоть до смерти Сталина [1022] Вопросы учета репатриантов беспокоили органы и к моменту появления первых компьютеров. См.: Бобков Ф.Д. КГБ и власть. М., 1995. С. 232. . В этом отношении система проверки была совокупностью не столько учреждений и институтов для содержания бывших пленных, сколько практик. Фильтрационным тот или иной объект делало наличие там, помимо бывших в плену, проверяющих их работников госбезопасности. Также система проверки была децентрализована — кого-то отправляли в спецлагерь по несколько раз, а кто-то никогда не покидал расположения своей части.

Органам государственной безопасности в годы войны безусловно требовалось проявлять внимание к пленным — в этом и состоит задача контрразведки, имеются примеры выявления среди них реальных преступников. При этом явно отсутствовала польза от постоянной разработки, бесконечных допросов и случайных арестов бывших военнопленных, поскольку в склонности к измене Родине они ничем не отличались от других военнослужащих. С точки зрения контрразведки крайне мало пользы было и от создания спецлагерей. В теории в них профессиональные чекисты должны были в спокойной обстановке разбираться в самых запутанных случаях, но на деле темпы и формы фильтрации зависели от трудового использования проверяемых.

При проверке в спецлагерях не использовались уникальные техники, недоступные чекистам в воинских частях. Как и на фронте, работа с подозреваемыми зависела в значительной степени от случайных обстоятельств. Общие указания отсутствовали, и каждое дело разбиралось отдельно на основе расследования [1023] Этим работа с пленными напоминает проводившиеся в 1930–1940х гг. партийные чистки. См.: Voisin V. Caught between war repressions and party purge. The loyalty of Kalinin party members put to the test of the Second World War // Cahiers du Monde Russe. 2011. Vol. 52, № 2–3. P. 348–349, 353. , сводившегося к допросу и проверке при помощи агентурной разработки и отправки запросов на подтверждение сообщенных данных. В целом неохотно вспоминая о содержании своей деятельности в годы войны, ветераны спецслужб предпочитают вовсе не упоминать работу с бывшими военнопленными. Несмотря на обилие институтов, фильтрация проходила бессистемно, выборочно и случайно, и в силу этих обстоятельств не может быть названа эффективной.

По своим последствиям для бывших пленных с организацией системы проверки сопоставима идеологизация властью темы плена в предвоенные годы и в начале войны, предполагавшая их дискриминацию и остракизм. Однако отрицание самого наличия советских пленных на внешней арене сочеталось с несколькими признающими их существование (и уже этим нормализующих статус пленных) линиями внутренней пропаганды. Критика условий нацистского плена давала значительные политические выгоды, а нехватка людей на фронте при направлении туда большого количества бывших пленных делала их стигматизацию вредной для боевого духа всей действующей армии. При противоречии линий пропаганды друг другу до последнего дня войны», когда угрозы массового пленения красноармейцев уже не существовало, продолжал тиражироваться лозунг «воин Красной армии в плен не сдается».

Другим способом поддержания важной для власти идеи, кроме ее постоянного повторения, были реальные действия. Например, приказ № 270 от 16 августа 1941 г., который не мог быть исполнен, но как акт дискурсивного насилия достиг своей цели, прочно связав у адресатов плен с репрессиями. Сюда же стоит отнести отправку всех успешно проверенных офицеров в отдельные штурмовые стрелковые батальоны — решение внезапное и необъяснимое если не рассматривать его как сигнал от власти комсоставу: плен неприемлем.

Противоречивость отношения к проверке и самим военнопленным отражалась в официальной терминологии, словно маскировавшей суть вещей: не проверочные, а специальные лагеря, не штрафные, а штурмовые батальоны, не бывшие военнопленные, а бывшие военнослужащие, которые быстро стали «спецконтингентом» (при этом не слившись с другими категориями — в годы войны обозначение «с/к» использовалось только для них). Прошедшим в лагерях проверку не давали справок и советовали никому не говорить о пребывании в плену и ПФЛ, тем самым скрывая пленных от общества. Только в период репатриации лагеря стали проверочно-фильтрационными, а часть их контингента — «бывшими военнопленными», получающими на руки документы о прохождении проверки.

Вторжения власти в работу системы проверки носили эпизодический характер. Судьба бывших военнопленных не была объектом пристального внимания режима, находясь в зоне его периферийного зрения. Государство не пыталось «пристыдить» вернувшихся из плена фактом пленения: к «чувству вины» в спецлагерях обращались исключительно для повышения экономических показателей. Трудовое использование проверяемых в ПФЛ не может быть однозначно интерпретировано с точки зрения идеологии и политического недоверия. Представляется, что, переориентация идеологической работы на производственное направление имела утилитарный характер и не свидетельствовала об отношении власти к «спецконтингенту».