Артем Латышев - Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг.

На нормативном уровне ни один закон в принципе не может предусмотреть всего многообразия обстоятельств, возникающих на поле боя и приводящих к пленению военнослужащего, так же, как ни одна армия мира не может заранее дать своим солдатам юридические извинения прекращения сопротивления. В современной китайской армии уголовным кодексом предусмотрено тюремное заключение (от 3 до 10 лет) если произошла «добровольная сдача в плен по трусости». При наличии отягчающих обстоятельств срок заключения может быть увеличен вплоть до пожизненного. Ответственность за сдачу в плен предусматривается также в Великобритании и США, в последних — в виде смертной казни или пожизненного заключения [1012] Военно-уголовное право. Учебник. М., 2008. С. 338, 341, 342. . В Норвегии, согласно уголовному кодексу 1902 г., «командный состав, который, не исчерпав все возможные средства обороны, сдается в плен и сдает крепость или укрепление, флот или военный корабль врагу, заслуживает смертной казни» [1013] Солейм М. Советские военнопленные в Норвегии в 1941–1945 годах. М., 2012. С. 356. .

В документах УПВИ сохранился перевод инструкции личного состава британских вооруженных сил о правилах поведения солдат и офицеров английской армии, захваченных противником в плен. К ним в тексте выражается сочувствие, однако они предупреждаются, что, при определенных действиях, могут стать изменниками: «если случится, что Вы к несчастью будете захвачены в плен — ни слова не говорите и Вы не будете бояться вражеских попыток сделать Вас предателем. Более того, Вы будете лояльны своему народу, своим товарищам, всему делу борьбы» [1014] РГВА. Ф. 1/п. Оп. 10 в. Д. 10. Л. 125–130. . Соответственно, английским офицерам казался диким прием, устроенный в СССР первым репатриантам в Мурманске и Одессе — все действия властей толковались ими как плохо скрытая от них расправа с пленными [1015] См.: Толстой Н.Д. Жертвы Ялты. С. 167–168. . Снисходительность к своим пленным проявляли немцы, хотя они и допрашивались контрразведкой [1016] Мэддокс С. Карательные отряды в Ленинградской Области // СССР во Второй мировой войне. М., 2014. С. 42. , а СС и в 1945 г. стреляло в спины пытающимся сдаться в плен солдатам вермахта [1017] Райан К. Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев. М., 2003. С. 230. .

Наибольшее сходство с СССР обнаруживается в мероприятиях правительства Финляндии. После обмена пленными военные контрразведчики еще на границе начали допросы, продолжив их в лагере. У бывших пленных выяснялось множество вопросов, отношение к офицерам было менее лояльным, чем к рядовым. В итоге за шпионаж в пользу СССР и измену родине были осуждены 30 человек, большинство на срок от 6 до 10 лет. «Коллаборационизм» определялся также вполне в советском духе и также карался несравненно мягче — плененный в 1940 г. военнослужащий получил за работу переводчиком в лагере НКВД 4 месяца тюрьмы [1018] Фролов Д.Д. Советско-финский плен. С. 24–25, 456–458, 472–479. .

Существовал и более радикальный, чем в СССР, подход к проблеме плена. Воинские традиции Японии не предполагали попадания в руки неприятеля. По оценке Г.К. Жукова по итогам боев на Халхин-Голе, их «младшие командиры в плен не сдаются и не останавливаются перед "харакири"» [1019] Черевко К.Е., Кириченко А.А. Советско-японская война (9 августа — 2 сентября 1945 г.). Рассекреченные архивы (предыстория, ход, последствия). М., 2006. С. 75. . Такие же впечатления остались и у генерала И.И. Федюнинского: «в плен японцы не сдаются и, попав в критическую ситуацию, кончают жизнь самоубийством» [1020] Сенявская Е.С. Психология войны. С. 292. . Все-таки попавшие в плен на Халхин-Голе японцы просили застрелиться («иначе мне и моей семье в Японии жить все равно не дадут»), вернувшиеся из плена офицеры делали харакири, а единственный отказавшийся от самоубийства до конца войны просидел в тюрьме [1021] Кондратьев В.И. Битва над степью. Авиация в советско-японском вооруженном конфликте на реке Халхин-Гол. М., 2008. С. 45, 59. .

Таким образом, политика сталинского СССР в отношении вернувшихся из плена была уникальна не организационными формами, законодательной базой или жесткостью, но совмещением беспрецедентного масштаба с непоследовательностью и неэффективностью.

К осени 1941 г. во фронтовых условиях уже были выработаны оптимальные организационные формы реинтеграции «бывших военнослужащих» в армию в виде сортировки людей на различных сборных пунктах в ближайшем тылу, по типу своему неотличимых от будущих СПП. Однако, вместо легитимации и расширения этих практик, вскоре были созданы спецлагеря, и по перегруженным дорогам в глубокий тыл направились эшелоны потенциального пополнения для того, чтобы вскоре из-за переполнения лагерей отправиться обратно на фронт. Создание системы проверки на рубеже 1941–1942 гг. было ответом на конкретный вызов — большое число пленных и «окруженцев», воссоединяющихся с Красной Армией в ходе наступления под Москвой. Но выбор из возможных вариантов именно лагерной формы проверки, вряд ли рациональной и прагматичной, определялся идеологическими соображениями.

Неприятие плена и недоверие к вернувшимся из него было следствием не военных традиций российской армии, а большевистского мировоззрения. Однако до конца 1930-х гг. плен в идеологии рассматривался как частный случай прекращения сопротивления, что было недопустимо для формируемого властью советского человека, непримиримого в борьбе и готового отдать все ради победы. Только со вступлением СССР во Вторую мировую войну тема плена занимает отдельное место в пропаганде, а связанные с ней материалы начинают массово тиражироваться уже после нападения Германии в июне 1941 г.

После создания в конце 1941 г. системы проверки из СПП и спецлагерей каждое крупное событие в ее существовании было связано с утратой первоначальных контрразведывательных и организационных функций. Кризис снабжения в начале 1942 г. привел к экстренной разгрузке сети спецлагерей, изменениям в планируемой дислокации объектов и их дальнейшем развертывании. Взрывное увеличение количества спецлагерей зимой — весной 1942 г. было столь же резким, как и их сокращение к осени, сопровождаемое постепенным отмиранием СПП, выраженном в передаче их функций другим тыловым объектам.

В начале 1943 г. имелась возможность безо всяких последствий закрыть оставшиеся лагеря, и именно к этому должна была привести в январе реформа СПП. На них переносилась основная работа по фильтрации, но при этом расширилось и поле допустимых несанкционированных практик — командиры боевых частей предпочитали вливать «бывших военнослужащих» сразу в свои соединения. В этих условиях, когда сомнительной стала необходимость даже СПП, спецлагеря не только сохранились, но их сеть в 1943 г. стала расширяться. Причина этого видится в успешном опыте трудового использования проверяемых в промышленности в 1942 г. Теперь на систему проверки определяющее влияние оказывала борьба за рабочую силу между различными ведомствами.