Константин Михаленко - Небо стоит верности

— Входите, входите, мои подданные! — произносит штурман, едва мы переступаем порог комнаты.

— Артист! Ошалел, что ли?

Мы совсем не расположены к шуткам — скорей бы спать!

— Кто смеет грубить мне, вашему королю? Кто смеет оскорблять своего монарха? Ты? Или ты?

Кто-то пытается проскользнуть в дверь.

— Стой! Вы забыли правила этикета! Король милостив, но он может быть и жесток…

— Готов, — шепчу я на ухо Борису. — Сошел с ума.

— Надо обезоружить, — шепотом отвечает Борис. — Пошли. С двух сторон.

— Кто там шепчется?

Мы с Борисом обмениваемся мгновенным взглядом и — недаром в училище столько часов было посвящено самбо! — бросаемся вперед. Борис скручивает Мочалову руки. Тут наваливаются остальные ребята.

— Всё! — вопит Мочалов. — Устал, дети мои!

Мы укладываем его на нары и укрываем одеялом. Мочалов вздрагивает и приглушенно бормочет:

— Братцы, шоколадку бы, а?

И тут мы замечаем под стулом, на котором только что сидел Мочалов, горку шоколадных плиток — паек всей эскадрильи.

— От лышенько! — горько вздыхает Иван Казюра. — Всё отдавать?

— Весь! Отдавай весь!

Иван сгребает шоколад и сует его под одеяло Мочалову. До нас доносится шуршание бумажек и аппетитный хруст. Через минуту из-под одеяла высовывается улыбающаяся физиономия Мочалова.

— Отличный шоколад! — довольно говорит он. — Здорово я вас, а?

Первым в него швыряет подушку Борис. Следом летят комбинезоны, унты — все, что попадает под руки.

— Перестаньте, ребята! — кричит Мочалов, увертываясь от летящих в него вещей. — Я же съел только свой!

В это время распахивается дверь, и в клубах пара появляется комиссар полка.

— Смирно! — командует Казюра, ближе всех оказавшийся к двери.

— Товарищ комиссар, вторая эскадрилья отдыхает после полетов…

— Ничего себе отдых! — смеется комиссар. — Бои местного значения! А говорят, летчики переутомились. Не перевелись еще силы, хлопцы?

— Не перевелись, товарищ комиссар!

— Тогда пять минут на сборы. Построение у штаба. Форма — шинели и сапоги…

Широким каре застыл полк. В середине стол, накрытый красным.

Командир полка громко командует:

— Смирно! Равнение на середину! Товарищ член Военного совета, шестьсот восьмидесятый авиационный полк выстроен по вашему приказанию!

— Здравствуйте, гвардейцы!

Ответ звучит разноголосо. Приветствие явно обращено не к нам.

— Плохо отвечаете! — улыбается член Военного совета. — Или думаете, я не к вам обращаюсь? К вам, к вам!

Застыли в строю летчики, штурманы, техники, оружейники. Слушают приказ, в котором перечисляются недавние бои. И вспоминают те дни, вспоминают товарищей, которым уже никогда не встать в строй…

Тяжелый бархат полкового знамени чуть колышется на ветру. Командир полка склоняет перед ним колено и целует край знамени. И все мы опускаемся на колено, повторяя за командиром слова гвардейской клятвы: «Ни шагу назад!»

Мы такие же, какими были час назад. Такие? Нет, мы другие — мы выстояли! Впереди еще много боев. Мы не отступим, мы — гвардия!

После длительных морозов вдруг наступила оттепель. Весна! Распутица вывела из строя полевые аэродромы, и фронтовая авиация получила кратковременный отдых от непрерывных боев.

А мы летаем. Великими усилиями БАО [7] БАО — батальон аэродромного обслуживания, специальная хозяйственная часть, приданная боевому авиационному подразделению, которая обеспечивала ее всем необходимым — от питания до снабжения боеприпасами. и полкового технического состава на взлетной полосе сохраняется снежный покров. На день полосу прикрывают соломой от палящих лучей солнца, ночью солому сгребают в сторону, и взлетают самолеты, разбрызгивая лыжами воду и ошметки талого снега, смешанного с грязью.

Взлетать с такой полосы трудно. Поэтому на задание уходят самые опытные экипажи. В эти дни нам дают задание на «свободную охоту» и фоторазведку.

Фоторазведка для нас — новое дело. Как хорошо, что у меня случайно сохранился блокнот именно с этими записями! Теперь часто приходится заглядывать в него и вспоминать полузабытые формулы.

Оружейники нас порадовали новым видом оружия: установками РС — «эресов», реактивных снарядов. Техники уже установили на самолетах все необходимое оборудование, а мы изучаем, как им пользоваться. Изучаем и специальный прицел для стрельбы «эресами».

Снова учебные полеты, учебные стрельбы… Реактивный снаряд до смешного мал и на первый взгляд не внушает никакого доверия. Но он вызывает восхищение, когда, окутанный снопом багрового пламени, сходит с балки с таким ревом, что кажется, будто самолет от этого грохота не только останавливается, но даже пятится назад. Огненная дуга прочерчивает весь путь снаряда и, встречаясь с землей, далеко разбрасывает стог прошлогодней соломы — цель на полигоне. Что и говорить, «катюша» в миниатюре!

За дни нашей учебы подсохли и кое-где уже пылятся дороги, появились первые побеги зелени, а наша снежная полоска превратилась в длинную грязную лужу. Техники переставили самолеты с лыж на колеса, тяжелый тракторный каток прошелся вдоль поляны у леса, и уже готова взлетная полоса.

Из тыловых заводов летчики специального перегоночного полка пригнали нам новые самолеты с усиленными двигателями, с большей грузоподъемностью и скоростью. Прибыло и пополнение — летчики и штурманы, только что выпущенные из специального училища. Для них начинается пора ввода в строй — те же учебные полеты днем и ночью, учебное бомбометание и воздушная стрельба.

Наконец после небольшого перерыва полк получает боевое задание — уничтожить железнодорожный разъезд южнее Брянска. Разъезд до того мал, что на наших полетных картах даже не имеет названия. Однако, по данным партизанской разведки, на этом разъезде концентрируется боевая техника и живая сила противника, а в окружающем лесу имеются значительные склады боеприпасов. Нам известно, что вся эта техника и войска предназначены для карательной экспедиции против партизан. И наша задача — сорвать планы карателей.

С наступлением темноты полк поднимается в воздух. Небо затянуто плотными облаками. Темно, как только бывает ранней весной. Даже в речонках и лужах нечему блеснуть, нечему отразиться — чернота земли слилась с чернотой неба, и самолет будто плывет в растворе туши.

— Ты что-либо видишь? — спрашиваю штурмана Николая Пивеня.

— Приборы…

— Не густо. Но глаза штурмана — глаза кошки. Что же видят твои кошачьи глаза, Коля?

— Черный шлем моего командира, а под ним… Погоди, погоди, кажется, под шлемом ничего нет! Пустота…

— Спасибо.

— Лопай на здоровье.