Константин Михаленко - Небо стоит верности

Пораженный увиденным, я остановился и взял Николая за руку.

— Как ты думаешь, Коля, сейчас весна или лето?

Николай удивленно поднял тонкие брови и выразительно пошевелил пальцами у козырька фуражки.

— А все-таки посмотри на небо. Какое оно голубое, теплое…

Николай опять удивленно пожал плечами, но все же задрал голову вверх.

— Небо как небо. Кучевка до пяти баллов. А теплое? Вчера оно, брат, было даже горячим — трех экипажей недосчитались. Стоп, старина! Ты что, почувствовал конец войны и вдруг задумался о значимости собственной персоны? Так?

— Гений! Я еще не представляю, какой он, конец войны.

— Что-то я тебя сегодня не узнаю. Откуда в тебе эдакая меланхолия, что ли?

— Нет, Коля, это не меланхолия. Мы настолько огрубели от войны, что отучились понимать простые вещи, не замечаем прекрасного.

— Не замечаем прекрасного? — перебил меня Николай. — А то, что мы здесь, разве это не прекрасно? Вот мы идем с тобой по этой земле, дышим воздухом близкой победы! Сколько мы сюда шли? Еще одно усилие — и будем в Берлине!

— А потом?

— А потом — вперед! До встречи с союзниками, до полной победы!

— Ну, а потом?

— Что потом?

— Ну, разобьем фашистов, встретимся с союзниками, окончится война. Что мы станем делать после войны?

— А-а! Ну тебя к черту! Дай закончить войну, а потом уж будем думать! Ты вот думай, как поразить цель, как обойти зенитки. Об остальном думать рано.

— Вот как? Не думал, что твоя голова — только приспособлена для ношения фуражки…

— Зато у тебя забита дурью! И вообще, что ты привязался ко мне? Чего ты от меня хочешь?

— Чтобы ты на минутку забыл о войне, чтобы посмотрел на небо, на эту зелень деревьев, на эти цветы! Пойми, Коля, нам придется заново учиться видеть и понимать то, что родит земля.

— Земля и гадов родит. И фашистов тоже.

— Ты прав. Но я не об этом. Я говорю о природе, о человеческих чувствах. Огрубели мы, брат, одичали. Ты вот знаешь, какой завтра день?

— ?..

— То-то! Завтра же Восьмое марта! В этот день полагается проявлять особое внимание к женщинам. Давай нарвем подснежников и поднесем их девчатам.

— Кому-то конкретно или?..

— Нет, Коля, ты неисправим. Всем сразу.

— Что ж, поддерживаю великую идею. Только после полетов, утром, а то завянут наши цветочки.

Но цветов мы так и не набрали…

Много записей хранит моя старая летная книжка. Изредка я достаю ее и перелистываю пожелтевшие страницы. Вот они — короткие записи, сделанные в последние дни войны. «Бомбардировка Цехина». «Бомбардировка леса севернее Мютенберга». «Бомбардировка заводов севернее Цехина». И наконец, запись, подчеркнутая красными чернилами: «Бомбардировка Берлина». Всего два слова. Навсегда останется в памяти тот день, когда в летную книжку были вписаны эти два слова: «Бомбардировка Берлина».

Помнится, еще задолго до зачтения боевого приказа всех нас облетела радостная весть: пойдем на Берлин! Честь первыми нанести удар по столице фашистского рейха командир дивизии предоставил нашему полку.

Не удивительно, что летчики собираются в полет с особой торжественностью. Это действительно великий день, которого мы ждали многие годы.

Не сговариваясь, все мы надеваем парадную форму, прикрепляем ордена и медали и тщательно надраиваем сапоги. Над нашим блестящим строем разливаются резкие запахи военторговского одеколона и ваксы. Об исключительности события свидетельствует появление армейского и дивизионного начальства.

— Гвардейцы! Я не буду читать вам текст боевого приказа, — обращается к нам генерал Виноградов. — По вашему виду можно догадаться, что цель вам ясна. Я только хочу заметить, что командование армии поручило эту почетную задачу лучшим из лучших — вашей гвардейской Краснознаменной Сталинградско-Речицкой ордена Суворова дивизии! Командир дивизии в свою очередь принял решение эту операцию поручить вашему полку. Кто из вас пойдет первым, решит командир полка. Гвардейцы! Перед вами Берлин. Все свое умение, всю свою силу, всю ненависть к врагу вы должны вложить в удар по логову фашистского зверя. Пусть враг поймет, что нас не остановить, что ему не уйти от расплаты. Вспомните слова Верховного Главнокомандующего Сталина, сказанные еще в сорок первом году: «Будет и на нашей улице праздник». Этот праздник пришел! Вперед, гвардейцы! На Берлин!

— Ур-ра! Даешь Берлин!

Экипажу гвардии старшего лейтенанта Федора Маслова и гвардии лейтенанта Василия Вильчевского [10] Федор Николаевич Маслов совершил 750 боевых вылетов, причем последние 110 — на протезе вместо левой ноги, которой он лишился в бою. Штурман В. К. Вильчевский совершил более 800 боевых вылетов. предоставлена честь открыть счет нашей мести вражеской столице.

— Вперед, на Берлин!

Время существования третьего рейха исчисляется уже часами: бои идут в Берлине, вблизи рейхстага, в Трептов-парке.

На моем боевом счету девятьсот девяносто пять боевых вылетов, но командиру дивизии словно хочется, чтобы я стал дважды Героем [11] В легкобомбардировочной авиации за 500 успешных боевых вылетов присваивалось звание Героя Советского Союза. , и если хоть один вылет выпадает на дивизию, то он достается мне.

— Связали меня с тобой черти одной веревочкой, — ворчит Коля Пивень, мой боевой штурман и старый друг. — Вся дивизия отдыхает, а тут…

Летим на запад, севернее Берлина. Нам поручено разобраться в обстановке и нанести на карту расположение войск — своих, союзников, гитлеровцев. Задание непростое. Все сейчас так перепутано.

Ночь светлая, лунная. Откуда-то из синевы неба над нами повисает темный силуэт «хеншеля» [12] «Хеншель» — связной и разведывательный самолет немецких ВВС. . Он идет параллельным курсом выше нас на какие-нибудь две сотни метров. Наверно, не видит нас. Иначе… У него отличная позиция для атаки.

— Николай! — окликаю штурмана. — Возьми гада в перекрестие.

— Чего кричишь? — спокойно отвечает Коля. — Давно держу на прицеле.

— Так что ж ты? — не успокаиваюсь я.

— Пусть летит, — миролюбиво отвечает Николай. — Скоро конец…

— Ну и ладно, — соглашаюсь я. — Пусть живет!

Выполнив задание, возвращаемся на аэродром. Он буквально расцвечен посадочными огнями.

— Во, иллюминация! — восторгается Николай. — Пока мы летали, война, наверно, закончилась!

— Хорошо бы! — восклицаю я и разворачиваю самолет на посадку.

Все ближе наплывают огни старта, в луче прожектора уже можно отчетливо рассмотреть каждую травинку поля — и вдруг желтые светляки выкатываются откуда-то сзади и втыкаются в землю перед носом нашего самолета.

— Справа в хвосте «мессер»! — кричит Николай.

Бросаю самолет из стороны в сторону. По направлению стрельбы Николая догадываюсь, что истребитель заходит для повторной атаки. Круто разворачиваюсь к ближнему лесу, где сосредоточены наши зенитки. Их дружные залпы и очереди пулемета Николая заставляют «мессер» уйти.