Альфонсас Гирскис - Я - миссионер

— Но родители этого ребенка наши враги. Неужто вы не понимаете? Все еще разиней остаешься? Прости за грубость, но так оно и есть. Джонни потерял. Теперь опять промахнулся… Куда тебя девать? Не годишься даже для начальных классов. Совсем не годишься.

— Отец, чем же Габриэль виноват, что отец его отлучен? Мальчик он вежливый, господа любит.

— Ты еще и защищать его будешь? Может, и сам уже с какой-нибудь развратницей-индианкой спутался? Ступай, исповедуйся за всю жизнь или с первым же караваном вернешься в Куэнку и будешь судим духовным судом. За еретические мысли тебя надо в подземелье замуровать, как это делали иезуиты.

Юкнюс понял, что доказывать что-либо бесполезно, а за непослушание он может быть строго наказан. Поэтому он опустил голову и сказал, скрыв свое негодование:

— Простите, отец. Завтра утром исповедуюсь за всю жизнь. Вам.

— Мне неважно — кому, — немного смягчился отец Анджело. — Сегодня после уроков отведешь Габриэля домой и скажешь его родителям: «Миссии не могут учить нехристей». А сам с завтрашнего дня будешь работать на стройке.

С этими словами начальник миссионерской станции вышел из класса.

Габриэль схватил книги и убежал домой.

Юкнюс стоял у доски и не знал, что ему делать. Отчаяние сжало горло, в голове гудело. В мыслях Юкнюс проклинал тот миг, когда, увлекшись идеей просвещения индейцев, решил поступить в салезианский монастырь.

Ливни порой прекращались. Иногда сквозь тучи пробивалось лучистое солнце, но по земле стлался густой, как парное молоко, туман. Казалось, земля насквозь пропитана душной сыростью.

В школе была самая горячая пора.

Жестокий Ягуар за сравнительно короткий срок пребывания в школе сделал большие успехи: выучил буквы, усвоил некоторые испанские слова и стал складывать предложения. Он занимался везде, даже в церкви, во время службы, а когда ему запрещали это — не слушался. Через некоторое время монахи окрестили его и нарекли Пабло, но он не откликался на новое имя и называл себя только Жестокий Ягуар, хотя ему не раз объясняли, что Пабло — это святой, а ягуар — всего лишь зверь.

— Ягуар очень сильный, а Пабло — так себе, только добрый дух. Да, да! — возражал он.

Миссионеров не очень огорчало его упрямство. Со временем они надеялись «обломать» его. Ясно было, что Ягуар — Пабло — очень способный человек. Он хорошо работал на плантациях с мачете, метко стрелял из лука, быстро научился пользоваться пилой и стамеской. Кроме того, он неплохо играл на свирели, и инспектор школы Карл Симонетти принял его в церковный оркестр.

На экзаменах все члены комиссии единодушно пришли к выводу, что Жестокий Ягуар — самый подходящий кандидат в куэнкскую духовную семинарию. Другие кандидаты в семинарию выглядели на экзаменах гораздо слабее: плохо знали испанский, путали истины христианства с верованиями хибаро и т. п. Рекомендовать их для продолжения учебы в монастыре комиссия не решалась. Однако последнее слово оставалось за отцом Анджело. Он долго думал и наконец сказал:

— Семинария очень нуждается в индейском пополнении, поэтому мы должны направить нескольких наших выпускников в Куэнку. Их отведет туда после дождей Пятрас Масколайтис, которого за хорошую работу в нашей школе епископ повысил и назначил в Куэнку. А Пабло временно (прошу вас, Масколайтис, сказать об этом отцу Анхелю) оставим в миссии. Мы пойдем с ним в его родную деревню и, если там еще не ступала нога миссионера, подготовим хорошую почву для распространения христианства среди тамошних хибаро. Будут другие мнения?

У членов комиссии других мнений не оказалось.

Густой туман, долгое время покрывавший землю, стал рассеиваться. Временами сквозь его белесый слой прорывались длинные лучи солнца. Воздух делался все суше. Вода стала спадать.

Наконец Упана вошла в свои берега, и джунгли ожили. Цикады не умолкали ни днем ни ночью, во всех болотах квакали лягушки. Хибаро все реже появлялись у ворот миссионерской станции: они были уже не так голодны.

Ликующий Масколайтис собирался объявить своим бывшим ученикам радостную новость. Ему казалось, что ребята, узнав, что их направляют в город, поклонятся ему до земли. Он расскажет своим воспитанникам о достопримечательностях Куэнки, о ее церквах, музеях. Напомнит им, что в семинарии они получат новую, одежду, такую, какую носит он: черную и длинную до самой земли. Все: красные, черные и белые — будут их уважать, а женщины — целовать руки. Вот какой почет ждет их!

Несмотря на неудачи, миссионеры не оставляли надежд превратить свободолюбивых хибаро в покорных рабов божьих.

Гордо вошел он в класс. Но выпускников там почему-то не было. Ни один не пришел?! Может быть, брат-эконом опять их на работу послал? Но он должен был предупредить учителя. В сердце закралось беспокойство: «А если убежали? Не может быть!»

Почти бегом Масколайтис направился в столовую. Нет, завтракать они еще не приходили. Может быть, отец Анджело им специальную проповедь читает? Но в церкви их нет, нет и в спальнях.

Не обнаружив нигде своих учеников, Масколайтис доложил об этом инспектору Карлу Симонетти. Тот признался:

— Вчера вечером я им сказал, что они поедут в город. Думал, обрадуются. Ведь это первая от нас группа в семинарию!

— И обрадовались? — спросил Масколайтис.

Карл Симонетти задумался.

— Мне кажется, вздрогнули.

— Испугались?!

— Похоже, что так… Испугались, убежали из школы и где-то спрятались. В джунгли они не пойдут, индейцы их не примут, кому они, сироты, нужны? Притаились где-нибудь поблизости.

— Надо искать.

Инспектор созвал братьев-миссионеров, объяснил, что случилось, и спросил, не видел ли кто старшеклассников.

— Одного видел: на кокосовую пальму залез, — ответил дежурный брат. — Залез и привязался. Мне еще странным показалось, зачем привязался.

— И я видел ваших школяров, — сказал сторож с плантации. — Несколько человек на берегу Упаны залезли в дупла деревьев. Я думал — в прятки играют. Только удивился, что так рано: все еще спали.

— Как же их оттуда выманить? — забеспокоился Симонетти. — Они упрямые. Может, подождать? Проголодаются — сами придут! Только бы в джунгли не ушли. Епископ нам этого не простит. Надо им сказать, что никуда их не повезут, а позже связать им руки и увезти.

Масколайтис попытался выманить ребят конфетами. Но те, по-видимому, были настроены воинственно: послали в учителя несколько стрел.

Тогда Карл Симонетти вынул из кармана сутаны пистолет и направил его дуло в сторону ближайшего дупла. Он хотел припугнуть беглецов, но Масколайтис внезапно схватил его за руку: