Марина Цветаева - Марина Цветаева. Письма 1924-1927

Да, есть дети еще несчастнее Ади и Али: те, что под заборами, или те — стадами — в Сов<���етской> России, но РАЗВЕ ЭТО ОПРАВДАНИЕ?

Аде, 15-ти лет, сидеть ночи подряд над чужими куклами, и Але, 11-ти [119], весь день метаться от метлы к сорному ящику, когда сотни тысяч ничтожеств («Ид») [120]того же возраста челюсти себе смещают, вызевывая золотой свободный бесконечный богатый день — дуб, кто этого не чувствует, и негодяй, кто не вступается!

Как же Вы, после глаз Вашей Оли и синяков под глазами — Ади, не поверили еще, не заставили себя еще поверить в ликующее, торжествующее, мстящее бессмертие души?! Бессмертие, в котором она открывается! Вроде большевицкого кухаркиного: «Теперь мы господа!» Ведь тех англичан с пароходами нет , как же без верховного англичанина?!

А с «дорогим» я помирилась — третьего дня. Пришла, чтобы говорить о сборнике, т.е. просить денег, он заговорил о «Психее» Родэ [121], к<���отор>ую мне проиграл месяца четыре назад, причем «Психеи» этой нигде не мог найти, ибо запомнил и требовал «Элладу» [122], — я рассмеялась, — он рассказал мне китайскую сказку про девять небес — я задумалась — стало жаль, и ему и мне — года назад, набережных. Он был прост, правдив, нежен, человечен, я — проста, правдива, нежна, человечна. В кафе я уже рассказывала о «номере» с Р<���одзевичем>, а в трамвае (он провожал меня на вокзал) уже слушала песенку: «Можно быть со всеми и любить одну», которую парировала настоящей на сей раз песенкой — очаровательной — XVIII века:

Расстались друзьями, — не без легкого скребения в сердце. — Почему все всегда правы передо мной?? —

< Приписка на полях :>

Только что был у нас П<���етр> А<���дамович>, — завтра уезжает. Растопил мне на прощание печку. Было трогательно. Ехать ему смертно не хочется [123]. В тоске.

Целую нежно Вас и Адю. Бедная семья Кесселей [124]. «Беда от нежного сердца», — как называли Алекс<���андра> II, предпосылая беде — Августейшая [125].

Непременно опишите мне встречу с Чабровым и, если доведется, покажите ему «Переулочки» в Ремесле [126]. Он наверное не видел посвящения.

Впервые — НП . С. 74–79. СС-6 . С. 684–687. Печ. по СС-6 .

Вшеноры, 16-го ноября 1924 г.

Дорогая Ольга Елисеевна. Деньги получены, — девятьсот <���крон> [127]. Посылаю Вам сейчас восемьсот, к 1-му — еще сто. Получила я их подлогом, ибо доверенности на получение у меня не было, и я ее написала сама. Заблоцкий [128] спрашивал о Вашем местопребывании, я ограничилась туманностями. Попытайтесь (терять нечего!) еще раз подать прошение:

Покорнейше прошу Комитет продлить выдаваемую мне ссуду и на этот месяц, по возможности в том же размере.

Семейное положение:

Заработок:

Адрес: Дольние Мокропсы. и т.д.

Число

Сделайте это немедленно и пришлите мне, вместе с доверенностью: «Доверяю такой-то получить причитающуюся мне ссуду за декабрь месяц».

Прошение я передам Ляцкому, доверенность предъявлю 15-го, вместе с уцелевшим бланком (Вы мне прислали два), в котором я ноябрь переправлю ( не бойтесь!) на декабрь.

Жаль, что раньше не пришло в голову, но м<���ожет> б<���ыть> еще не поздно.

На Ваше первое (длинное) письмо я ответила. На второе, т.е. деловую часть его, скажу следующее: пока мне чехи будут давать, я отсюда не двинусь. Жить, как Р<���еми>зовы, 3<���айце>вы и др<���угие> парижане, я не могу, ибо добывать не умею. Вы меня знаете.

Если бы — чудом, в к<���отор>ое я не верю, — таинственный ловец жемчужин и улыбнулся в мою сторону, я бы эту улыбку просила направить в Прагу, где мне уже улыбаются. Ему бы эта улыбка, во всяком случае, обошлась дешевле, мне же: 1+1=2. Словом, я вроде того гениально-гнусного ребенка из франц<���узской> хрестоматии, к<���отор>ый, потеряв одну монету и получив взамен вторую, ревя и топая ногами, неустанно повторял: «à présent j'en aurais eu deux!» {30}

Милая Адя пишет о вечере. Милая Адя, когда Вы будете в «таком положении» — интересном единственно для того, кто от этого выиграет, а именно: для очевидного, но незримого — милая Адя, когда Вы именно этим образом будете интересовать — да еще на 7-ом, а то и на 8-ом месяце — Вы, головой клянусь, ни за что не захотите вечера в Париже, — особенно, имея прелестную привычку, как я, ощущать себя стройной — и интересовать — совсем другим!

Вечер — в мою пользу, да! Но без моего присутствия. И я Вас серьезно буду просить об этом, дорогая Ольга Елисеевна, post factum, когда тайное станет явным. Убеждена, что не откажутся выступить ни Зайцев Борис (бррр!), ни еще какие-нибудь Борисы — можно даже будет внушить 3<���айце>ву, что мой Борис [129](si Boris il у а?!) {31} в его честь. (NB! Вот удивится!)

Вчера провела прелестный день в Праге. Ездила с Алей и с одним добрым студентом 46 лет — в Москве у него внук в Комсомоле [130] — получали иждивение, сидели у Флэка (старинная пивная), а вечер закончили у моего Завадского, за ласковыми и дельными разговорами. Старик чудесный (53 года, но с виду старше), подарил мне свои воспоминания о временном правительстве (в «Русск<���ом> Архиве») [131], угощал нас чаем и ходит в моем шарфе . (Сама видала!) 21-го у нас писательское собрание, представила сборник, Ваша «Раковина», надеюсь, пройдет [132].

С Дорогим, как я Вам уже писала, помирилась, но с тех пор не виделась, вчера не зашла и, вообще, ни окликать, ни заходить не буду. Остаток горечи? Привычка к власти? Ах, кажется, нашла формулу: я не ревную, я брезгую. А брезгливость, прежде всего — руку назад.

По тому, как мне хорошо, достойно, спокойно и полновластно со стариками, я убеждаюсь, что мне окончательно-восхитительно было бы с ангелами.

Пишу стихи. — Кажется, хорошие. — За II часть Тезея еще не принималась, — печка мешает. Но топить я ее научилась безукоризненно: ни угля, ни рук не щажу. С<���ергей> Я<���ковлевич> (второй) [133]наконец догадался — кто я:

«Апачи́ [134] высказывают особенное отвращение ко всему, что походит на дом. Они только в исключительных случаях строят хижины из легких ветвей и кустарника; когда же становится слишком холодно, то отыскивают углубление в земле или же строят из земли, камней и листьев род котла в один метр в поперечнике и в ½ метра глубины, скорчившись садятся в него совсем голые, большей частью в одиночку, и встают только на другой день, когда солнце согреет их окоченевшие члены. От дождя прячутся под скалами и деревьями, а прочее время проводят в открытом поле». (Учебник археологии).