Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Правительственная комиссия от всех руководителей жестко потребовала, чтобы их подчиненные ни в коем случае не набирали больше 25 бэр. Но работать-то надо... И рабочим говорили, что больше 25 бэр получать запрещено. Поэтому, сколько бы человек ни получал, ему писали меньше. Догадывались, но никто не возражал.

Позднее один начальник участка попал в больницу по обычному поводу — оказалось, что у него чуть ли не 200 бэр. Оказывается, его личный прибор неправильно показывал. А в накопителях-таблетках, выдаваемой дозиметрической лабораторией, порой вовсе ничего не лежало: заводской брак. “У меня лично дважды накопитель ничего не показывал. Вскрыли — а они не заряжены, брак. Я знал людей, которые, убедившись в несерьезности этих таблеток, просто не сдавали их в лабораторию” (В.А. Брудный).

— Мне было очень жаль солдат, мальчишек по 18-19 лет. — Вспоминает В.Т. Видинеев, — Мы хоть как-то были защищены, и рабочая смена ограничена. И душ после работы. А у них и защиты никакой, да и кто там следил, сколько времени они работали. Расстояние от нашего укрытия до реакторного отделения четвертого блока — 250-300 м, а до третьего блока — 130 м. Мы старались выполнить работу побыстрее, потому что даже в укрытии “светило” 70-100 мр/ч. А на улице и до стены третьего энергоблока было 3-10 р/ч, а то и выше. За несколько лет до Чернобыля я работал в отделении милиции г. Москвы, прошел соответствующие курсы и даже выезжал на тренировочные боевые действия в Ярославскую область как начальник радиационно-химического поста. Поэтому отчетливо себе представляю, к чему могут привести все эти дела. Из нашей группы в 50 человек, работавшей в 1986 г. на плите, трое уже умерли (разговор происходил в 1990 г.).

— Наши дозиметры-“карандаши” зашкаливало при выходе из штольни практически сразу, особенно при приближении к бетононасосам. У меня такое сложилось впечатление, что угольщики и Средмаш заботились о своих людях больше, чем Минэнерго. Многим энергетикам приходилось и по городу Чернобылю ходить пешком до столовой, тогда как большинство ликвидаторов ездили по городу на машинах, чтобы избежать лишних бэров, — впечатление начальника тоннельного отдела “Гидроспецстроя” С.Б. Сахарова.

Все технические вопросы решал организованный в мае 1986 года комплексный отдел института Гидроспецпроект. В Москве под руководством Л.И. Малышева осуществляли проектирование по всей программе. Чертежи и разработки шли буквально с колес. В Чернобыле их принимал и корректировал по месту сотрудник института Потапов.

Ряд профессиональных экспертиз, а также практика последних лет показали, что принятые в Чернобыле решения руководителей Союзгидроспецстроя были правильными, обоснованными.

— Начальник объединения Н.В. Дмитриев был истинным стержнем всей программы работ Союзгидроспецстроя, связанных с катастрофой в Чернобыле. Он дневал и ночевал в 30-километровой зоне со всеми вместе, возможно, схватил там бэров больше других, — мнение инженера отдела материально-технического снабжения ВПСМО В.И. Лагодиенко.

— В мою смену из руководства объединения были Розин, Брудный, Лейдер. Все они нормальные люди. Короче, все там было нормально — в устах рабочего Н.В. Половинкина это — высокая оценка как людей, так и налаженного ими порядка.

Между тем жизнь в Чернобыле была далеко не курортной. Первая партия “Гидроспецстроя” по приезде в зону поселилась в городском клубе, где уже стояло 100-200 коек. Затем людей расселили в бывших служебных помещениях, которые стали постоянным жильем для командированных из этого объединения. Большая часть разместилась в г. Чернобыле — там, на р. Припять есть остров, на котором до аварии располагался завод — ремонтная база речного флота. Распечатали помещение клуба. Из большого зрительного зала вынесли стулья и поставили раскладушки. Еще на острове было четырехэтажное здание с душевыми и медпунктом. Там спали на раскладушках в помещении бывшей раздевалки, которая была устроена для своего времени оптимальным образом: в центре здания душ, а вокруг раздевалки. Теперь же душ работал с полной нагрузкой, а натрудившиеся за день под его аккомпанемент отдыхали. Вообще кровати ставили всюду, где это было практически возможно.

Это место между собой так и называли: Остров. Местные жители, которые теперь временно работали на острове, верили, что они вернутся жить в свой родной город и будут работать на своей родной атомной станции. На остров приезжали и представители местного судоремонтного завода. Увидели, что командированные ищут там что-то для своих механизмов (гидроспецстроевскую производственную базу в г. Припяти кто-то тоже разграбил, словно Мамай прошел: замок сбили, на складе все разорили, растащили). Судоремонтники возмутились: “Не трогайте здесь ничего. Мы вернемся, завод будет работать!..”. На острове же разместилась столовая, и кое-какая база. А штаб — неподалеку на берегу.

Другая группа жила в детском садике г.Чернобыля — в комнатах по 30-40 человек. Туда каждые 3-4 часа приезжали люди со смен. “Самое жуткое было то, что утром встаешь — видишь детские игрушки повсюду в коридоре, в туалетах, в раздевалках. Они разбросаны. Только через месяц после приезда хоть немного стали приходить в себя от основной работы и стали все это убирать в подсобные помещения” (М.Ф. Шведенко, бурильщик скважин).

В детском садике жили и женщины, в частности, Светлана Владимировна Калачева, начальник отдела кадров Днепровского управления: “Поразил мертвый город. Запущенные старые сады, распахнутые окна и калитки. Нас было всего две женщины: главный маркшейдер штаба Ереванского управления Нина Ивановна Гущина и я. Только мы вдвоем и жили в маленькой комнатке. Мне с утра нужно было записать, кто на какой участок направлен, какие у него инструменты, сколько часов каждый работал, сколько мужчин, сколько женщин, какие специальности. Потом в течение дня нужно съездить, самой и проверить, всем ли действительно люди обеспечены, не простаивают ли из-за недоразумений.

Многие жили в здании школы в Чернобыле, неподалеку от здания бывшего горисполкома. Точнее — в помещении бывшего спортзала. Сдвинули в сторону спортивные снаряды, поставили кровати...

Чернобыль, городок прежде очень приятный, теперь у бывалых мужчин вызывал ужас: в нем не было жителей. “На город Чернобыль я не мог смотреть без слез, врагу такого не пожелаю”, — говорит мужественный человек, ас в своем деле бетонщик В.Т. Виденеев, — “Лично я считаю, что работа в чернобыльской зоне хуже, чем в Афганистане. Душмана можно увидеть, наконец, спрятаться. А здесь опасность не видно, не чувствуется и не знаешь, откуда шибанет”. “Мне особенно запомнился запах клубники в городе. Идешь мимо, а в любом дворе ее полно. Едешь на работу — и с левой стороны кладбище, стоит крест, большой, высокий, издали видный и тоже словно покинутый. До сих пор перед глазами”, — вспоминает ведущий инженер отдела главного механика Ю.А. Бойков. Куры ходили голые около штаба на острове — питались опадающими яблоками, грушами. За курицей ходил выводок тоже голеньких цыплят. Мы наблюдали за ними: сегодня их 12, завтра суставы оказываются раздутыми, послезавтра уже трех нет. Свиньи ходили по острову бесхозные, потом через некоторое время околели, в том числе и та, которую подкармливали энергостроители. Ее прозвали Рентген. Свинья была черно-белой породы. Бежала навстречу наладчикам, стала как бы своей. Из-под забора то здесь, то там вылезали крошечные цыплята, котята. И все это бесхозное, безнадзорное, никому не нужное”.