Дмитрий Несветов - Кончина СССР. Что это было?

То, о чем мы сегодня вспоминаем, несмотря на прошедшие десятилетия, – это, конечно, как железом по металлу, потому что гибель Советского Союза – это не просто абстрактная геополитическая катастрофа, это трагедия и народа, и конкретных людей. Для меня это личная трагедия, потому что произошло убийство моей родины.

Почему так получилось? Из всех членов Верховного Совета только мне одному довелось выступить против ратификации Беловежских соглашений. При голосовании меня поддержало еще пять человек, и при принятии за основу был еще один голос против. В итоге мы вшестером проголосовали против ратификации. Я убежден, что у меня были единомышленники, не являвшиеся депутатами или членами Верховного Совета, да и некоторые члены Верховного Совета чувствовали то же, что и я. Но после подписания документов в Беловежье, ратификации этих документов в Киеве и Минске возникла такая атмосфера безысходности, что, казалось, ничего сделать уже невозможно. Начало этой безысходности было положено в августе 1991-го, после поражения ГКЧП, ведь на самом деле большинство населения понимало, что ГКЧП – это своего рода «Корниловское выступление» [80]за целостность страны. Но эта попытка сохранить страну провалилась.

И последовавший вскоре референдум на Украине был не за отделение от СССР, а за отмежевание от «ельцинского режима» в Российской Федерации [81]. Разбегание было как раз от той авантюрной команды, которая сформировалась во главе РСФСР. Мне довелось при ратификации «беловежья» спросить одного из членов нашего Верховного Совета: «Что вы делаете? Как вы, дважды Герой Советского Союза, можете от имени коммунистов России выступать за ратификацию Беловежских соглашений? Вы, уважаемый мною, всеми?» На что этот искренний и достойный человек ответил, отразив мнение очень многих: «Сережа, главное – избавиться от Горбачева, а потом мы опять соберемся». Я говорю: «Как можно? Вы понимаете, когда в доме заводятся тараканы, то борются с тараканами, а дом не сжигают». Но это был глас вопиющего в пустыне. Даже в своей родной фракции «Россия», которую мы создали за год до этого, я не смог всех убедить хотя бы проголосовать «против», потому что чувство отчаяния было свойственно и депутатам.

Быть может, это связано вот еще с чем. Не столько с боязнью и непониманием того, что в те дни происходило в РСФСР, сколько с тем, что Союзный центр тогда, после событий в августе 1991-го, был, во-первых, абсолютно деморализован (это была очевидно не его победа, и он не знал, что с ней делать), а во-вторых, практически ничего не контролировал. Смотрите, не прошло и двух недель, как Верховные Советы еще восьми союзных республик согласились присоединиться к Беловежским соглашениям – еще восемь республик вошли в состав СНГ. Может, и впрямь проще все объясняется: все боялись безвластия? Все боялись неконтролируемого распада?

Да, безвластие к тому времени стало фактом, и олицетворяли это безвластие Горбачев и его команда Союзного центра. Когда страна сыпалась, все понимали, что нужно применить меры государственного управления, чтобы сохранить страну, и видели, как подталкивается к каким-то действиям армия, а потом от ее решительных действий быстро отмежевываются и военных обвиняют в насилии. Как провоцируются многие вещи в союзных республиках, когда неизвестные лица стреляют в спину армянам, чтобы те повернулись против азербайджанцев, или в спину азербайджанцам, чтобы натравить их на армян. Роль этих провокаторов до сих пор не оценена, как и потом, в 1993 году, были провокаторы, которые стреляли в спину «Альфе», чтобы заставить ее штурмовать Верховный Совет.

И хочу подчеркнуть: роковую роль в событиях 1991-го сыграло то, что к декабрю высшие органы власти СССР как таковые были обезглавлены. Все руководство СССР, за исключением президента, сидело в «Матросской Тишине», был ликвидирован Верховный Совет СССР. А последний, V съезд народных депутатов Советского Союза в сентябре, приняв ультиматум президентов республик во главе с Горбачевым, начал демонтаж союзных органов власти с того, что ликвидировал самого себя, отменив съезд и заменив избранный в соответствии с Конституцией парламент делегированием из республиканских парламентов представителей в Верховный Совет СССР.

Поэтому, когда в декабре состоялся преступный сговор руководителей трех союзных республик, не было союзных органов власти, не было командования Вооруженными силами, потому что все решительные генералы и адмиралы, поддержавшие ГКЧП, были уже уволены, изгнаны и опозорены. Я уже не говорю о том, что те, кто был причастен к ГКЧП, сидели как уголовные преступники в «Матросской Тишине». Все органы власти были разгромлены, в Белоруссии «ушли» Дементея [82], Председателя Верховного Совета республики, за поддержку ГКЧП. Чудом не сняли Кравчука, и он, отделяя Украину, спасал в том числе и себя – спасал от обвинений в заговоре и поддержке ГКЧП.

Вот атмосфера была… Сегодняшнее поколение России, да и других бывших союзных республик, я думаю, просто не сможет себе представить атмосферу тех дней – чувство безысходности, тоски, стремления что-то срочно менять, ну и просто ужаса.

Отсутствия почвы под ногами… И почти отчаянное бегство от попыток заглянуть в день завтрашний. Да, и это было…

Буквально через три-четыре недели после ратификации у меня была встреча с рабочими завода «Арсенал» в Петербурге (тогда еще Ленинград): огромный-огромный цех, заполненный до предела рабочими, инженерами… И упреки: «Почему? Как вы могли ратифицировать Беловежские соглашения? Как Верховный Совет мог так поступить?» И когда мне дали возможность отвечать, я говорю: «А поднимите руки те, кто вышел на Дворцовую площадь в знак протеста против Беловежских соглашений?»

Совершенно точно. Я как раз хотел вам между делом напомнить: а выступлений-то не было – в защиту порушенного Союза.

Не было, потому что то самое чувство личного бессилия… Выступать против – это, значит, за Горбачева, что ли? В этом-то и тупик, патовая ситуация…

Да, небогатый выбор, право слово…

Михаил Горбачев «Декабрь-91. Моя позиция»

В процессе демократических реформ нами были допущены просчеты, процессы вырвались из-под контроля, сепаратизм подтолкнул политическую дестабилизацию в национальных регионах, и это все тяжело отразилось на наших делах. Мы дали экономическую свободу предприятиям и кооперативам, а у нас не было системы налогов, не было механизмов реализации ряда законов. И пошло все вразнос. И первое, что мы почувствовали, – это разрыв между ростом денежных доходов и товарной массой.