Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками

Когда я вхожу в его кабинет в образе злюки Сью, доктор Л. смеется, а затем обращается к насущному вопросу – моим легким. Я могу увидеть это собственными глазами – опухоли стали меньше. В контуре правого легкого гораздо меньше отклонений, чем это было два месяца назад, когда битва только началась. Плевра вокруг левого легкого проходит по кривой так красиво и гладко, что я могу прочертить ее, ориентируясь по одному лишь компасу. Однако покров моего легкого даже отдаленно не напоминает геометрическую форму. Он выглядит как спагетти вперемешку с равиолями. Самая крупная “равиолина” – глубоко внизу, рядом с печенью. Троицу, висящую посредине легкого, я называю Хьюи, Дьюи и Луи. Сверху есть одиночка, скрытый под правой грудью. Его зовут Непослушный Норберт. Они кажутся менее пугающими, если называть их не рабдомиосаркомой, а как-то иначе. “Рабдо” значит “агрессивный”, “мио” – “мышечная ткань”, а “саркома” указывает на злокачественность. При миосаркоме клетки опухоли присасываются к нежным тканям тела. Это может быть соединительная ткань, мышечная или любой другой тип. Такой вид рака обычно возникает в руках и ногах на диагональной ткани, поддерживающей эти мышцы, и часто приводит к ампутации. Я считаю, что мне еще повезло, что раковые клетки прилипли к легким.

Аномалии на снимках немногим больше булавочной головки. При первом сканировании самая крупная опухоль была размером с мяч для пинг-понга. Сейчас она вполовину меньше. Тот факт, что опухоли прицепились к органу и этот орган – легкое, очень сильно влияет на операцию. Она возможна разве что на последней стадии, когда я уже буду в отчаянном положении. Это лишает меня еще одного оружия в битве, но, если химия не подействует, всегда есть облучение.

У моей болезни есть три четкие стадии, и доктор Л. говорит, что я попала в среднюю категорию. Не самая тяжелая группа, но и не самая легкая. К сожалению, из-за того что мое заболевание такое редкое, ученые не в состоянии собрать достаточно информации о его причинах или способах лечения.

Большинство из них считают, что оно было вызвано патологией, сформировавшейся, когда я была еще эмбрионом, но ни один из них не может сказать, почему патология пытается убить меня именно сейчас, в двадцать один год. В любом случае все это приводит к бурным дискуссиям между патоморфологами, прозекторами и онкологами во время еженедельных обсуждений моего диагноза. Видимо, члены этой звездной команды не всегда друг с другом соглашаются, но доктор Л. говорит, что я не должна об этом беспокоиться, пока лечение работает. Хотелось бы верить.

Возраст тоже добавляет моему случаю таинственности. Хотя я еще молода, тот факт, что я уже не ребенок, не очень-то помогает прогнозам [6] Рабдомиосаркомы обычно диагностируют у детей. . Детский организм восстанавливается быстрее и лучше, чем взрослый. Реагировать на лечение будет так же тяжело, как и бороться с болезнью. Поэтому врачи так внимательно следят за моими анализами. Переливания крови делаются из-за низкого уровня эритроцитов, инъекции лейкоцитов – из-за низкого уровня белых кровяных телец, а переливания тромбоцитов повышают мои показатели еще сильнее. Плохие анализы крови означают, что химии не будет. В обычной жизни я могу судить об этом по бледности своей кожи и нехватке энергии, моей слабой иммунной системе и вечных синяках по всему телу.

После того как доктор Л. закончил, я выхожу из его кабинета – подальше от того напряжения, которое испытывала еще несколько минут назад. Даже несмотря на хорошие новости, кабинет доктора Л. никогда не станет тем местом, где я смогу расслабиться.

И все же я знаю, что лечение помогает, даже и без результатов сканирования. Мое тело получает новые лекарства и быстрее восстанавливается после каждого этапа химии. Я медленно возвращаю утраченный вес, и, пока я принимаю специальные препараты, меня больше не тошнит. Хотя химия убивает слишком много полезного, я стараюсь относиться к ней не как к врагу, который травит меня, а скорее как к подруге с причудами – той, которая заставляет меня бороться за выздоровление. Это моя болезнь и моя борьба.

В эти дни я больше учусь в медицинской библиотеке больницы, чем в университете. Здесь я могу наконец столкнуться с самыми серьезными своими страхами. Копию истории болезни я таскаю повсюду. Ее изучает каждый доктор, которому доведется встретиться на моем пути. Медсестры во время перерывов на обед снимают для меня копии с медицинских журналов. Некогда чуждые мне понятия в карте лабораторных анализов сейчас уже хорошо знакомы и даже могут меня утешить. Я хочу знать, понимать и изучить все, включая мои шансы на выживание; однако какой же грубой может показаться твоя собственная смерть, переведенная на язык статистики. В день, когда стало известно, что опухоли крепятся только к легким, но не к печени, шансы подскочили с пятнадцати процентов до семидесяти. Мое первое сканирование уже в прошлом, а количество влажных футболок у моей кровати сведено к нулю. Я даже переехала обратно в свою комнату Подальше от грудью вставших на мою защиту родителей, но все еще на расстоянии вытянутой руки от них.

Мой отец не единственный, у кого проблемы с комбинированием цветов. Больничные декораторы, судя по всему, вообще дальтоники. По-видимому, основные цвета разделенных на квадратные заплатки стен пульмонологического отделения несут какую-то психологическую нагрузку. Желтые оконные рамы и синие стены, наверное, должны были принести мне мир и покой. Да уж – беспокойство, которое я чувствовала здесь в эпоху доктора К., было в большей степени вызвано этим чудовищным сочетанием, чем огромными иглами. В отделении С6 тоже придерживаются экспериментального дизайнерского подхода, и потому все окрашено в сиреневый с голубым, напоминая мне о начальной школе. Возможно, подобный интерьер также призван успокаивать его обитателей.

Я называю С6 моим спа-центром, что не так уж далеко от истины. Мне здесь предлагают все то же, что и в спа: мир и покой, процедуры, которые (как все надеются) сделают меня здоровее, чем в первый день, и сестер, ухаживающих за моими руками и ногами.

Сегодня я получаю последний из моих еженедельных химических коктейлей. После этого за следующими дозами я должна буду приходить лишь раз в три недели.

Бас уже собирается выкрикнуть привычное “Эй, Болди!”, когда видит на моей голове Сью.

– Сюрприз! – кричу я. Сестре Поук, еще одной в отделении С6, не смешно, и она тут же берется за дело.

– Сердце, мочевой пузырь и почки – за этими органами мы должны следить особо. У тебя есть жалобы? – Мне нравится, что она не сюсюкает.