Александр Кулешов - Солдаты — сыновья солдат

Но какой ценой ему это дается? Испытатель ведет долгое изучение нового устройства, начиная едва ли не с чертежей. И само устройство сотни, если не тысячи раз испытывается раньше, чем с без малого стопроцентной уверенностью в успехе его проверит на себе испытатель. Без малого. Но это «малое» существует. И когда проводятся десятки, а порой и сотни испытаний, малое вырастает в большое.

Испытатель подобен ученому, вспрыскивающему, прививающему себе смертельный недуг, чтоб проверить вновь открытую сыворотку. Как ни много было до того проверок и испытаний, ученый, ради блага человечества, сознательно идет на риск.

Только вакцина против чумы рождается раз в столетие, а парашюты испытываются сотни раз…

Например, Евгений Николаевич Андреев, с которым мы сидим в его квартире в живописном подмосковном уголке, где летом висит хвойный дурман, а зимой убегают в снежную белизну блестящие на солнце лыжные тропы, испытал около 200 типов парашютов, совершил прыжки с более чем 50 типов самолетов, а всего прыгал с парашютом без малого 3 000 раз.

Три тысячи раз! Я восхищенно цокаю языком, но поймав на лице собеседника мимолетную улыбку, соображаю — дело-то в конце концов не в количестве. Прыжок-то все-таки прыжку рознь. Одно дело совершить прыжок, скажем, с высоты 800 метров, другое — прыгнуть из стратосферы. А в соответствующую книжку заносится все равно «прыжок».

Мы говорим с Андреевым о профессии парашютиста-испытателя. Горячо спорим. Я утверждаю, что она опасней, чем профессия (в наше время это становится профессией) космонавта. Он возражает. Я утверждаю, что сто работа опасней, чем у летчика-испытателя — ведь когда уже ясно, что испытываемый самолет гибнет, летчик катапультируется, для него выброска с надежным, сто раз проверенным парашютом — гарантия спасения. Но этот самый надежный, сто раз проверенный парашют как раз и проверял Андреев. Проверял тогда, когда рано еще было говорить о надежности…

Но он опять протестует.

Старая история! Сколько ни говори с героем о его подвиге, он всегда уклоняется от ответа о значимости своего подвига, считая его делом обычным. Когда-то я подозревал, что это рисовка. Потом пришел к выводу, что ошибся. И решил — скромность, обыкновенная скромность человека, которого жизнь щедро одарила душевно.

Наконец, я понял: Андреев воспринимает свою работу, как… работу. В ней, как и во всякой другой, есть свои замечательные, привлекательные стороны, есть и недостатки — что ж делать. Никому из нас не приходится работать без недостатков.

Несколько раз Андреев порывался рассказать о том, как чудесно выезжать на природу, как они тут собираются: рыбалка, уха, запах леса, ливни теплые, птицы на заре… Он весь меняется в этот момент — сияет, жестикулирует, увлекается. Я не без труда возвращаю его к разговору о профессии.

Со вздохом он возвращается к своей «работе», сравнивает свою профессию с превентивной медициной. Задачи те же — уберечь жизнь людей. Я соглашаюсь, про себя размышляя, что именно те врачи и сестры, которые занимаются превентивной медициной, жизнью обычно не рискуют.

Как положено, хотя у меня иные цели, спрашиваю у «интервьюируемого» «краткие биографические вехи». В общем-то, они мне хорошо известны — об Андрееве написано немало. Но сколько не читай, сам человек всегда расскажет что-нибудь такое, что забыл рассказать другим или о чем почему-то не написали.

Ему сорок шесть лет. Возраст, при котором даже стойкие спортсмены и солисты балета давно ушли на покой. А он такой же крепкий, сильный, великолепно сложенный, каким был в пору занятий гимнастикой, футболом, хоккеем, коньками. И сейчас готов играть часами в волейбол, в настольный теннис.

Сорок шесть лет! А ведь ему приходится выдерживать такие физические, такие силовые нагрузки, которые и не снятся иному тяжелоатлету. Выдерживает. Хотя ему, о чем речь впереди, пришлось пережить такое, после чего иной вообще бы катался в инвалидном кресле. А он прыгает.

Ну, а рефлексы, скорость реакции? Андреев усмехается. Пока рефлексы не подводили. И, потом, когда начнут слабеть, их будут компенсировать большой опыт, постоянная беспощадная тренировка, интуиция — это таинственное свойство, вырабатывающееся лишь после долгих лет.

О месте его рождения. Тут, оказывается, неясность. Считается, что родился в Новосибирске. А мать утверждает, что Бердске. В Бердске? Это где? «На дне моря», — смеется. Действительно, был такой город Бердск, неподалеку от Новосибирска. Теперь там простирается Обское море — город под водой. На берегу, правда, возник новый Бердск, но он-то родился в старом. Может, оттого любовь к рыбалке.

Затем детдом, ремесленное училище. Токарь на уральском оборонном заводе. Война. Попытка сбежать на фронт. По дороге сняли с поезда и отправили обратно. А в 1944 году был призван в армию. Сначала будущий парашютист попал в пехоту, потом в летную школу.

Летчиком Андреев не стал, но там впервые познакомился с парашютом. Когда-то, в детстве, он увлекался автомоделизмом, мастерил планеры, аэропланы. Теперь аэропланы стали большими. Большим стал и сам. Вместе с другими первогодками обслуживал самолеты «уточки», как называли УТ-2, УТИ-4. Однажды явился к самолету лейтенант и весело спросил у ребят, кто хочет слетать. Вызвался Андреев, остальные решили, что лейтенант пошутил. Впрочем, Андреев тоже до последней минуты не верил своему счастью. Но все оказалось правдой! На него надели парашют, велели влезть в кабину — самолетик двухместный, открытый, прикрепили ремни, и — в воздух!

У лейтенанта было свое задание — облетывал «уточку». Чего он только не выделывал! После посадки похлопал Андреева по плечу: «Молодец парень». И тот чуть бледный — впервой все же — улыбался во весь рот. Потом снял с себя парашют, на котором просидел весь полет.

Вот так началось их первое знакомство — послушно сложенного шелкового купола и скромного паренька из Бердска, одного из крупнейших в будущем испытателей парашютов.

А потом состоялось второе знакомство.

На этот раз предстоял прыжок. Трудно было тогда курсантам летать: не хватало самолетов, горючего, а прыгать удавалось. Прыгал Андреев с маленького По-2, с 800 метров. Завороженный вглядывался в качнувшуюся навстречу землю с ее необычными отсюда перспективами. Увлекся, забыл развернуться на ветру и плюхнулся в пахоту.

И вот он стал укладчиком парашютов, больше других прыгал. Особенно любил задерживать раскрытие парашюта, хотя в те времена какая уж тут задержка! Но и ныне, признается он, прыжок с длительной задержкой — любимое его упражнение. Так и сказал, «упражнение», словно речь шла о приседании во время физзарядки или о подтягивании.

Здесь самое время сказать, что такое укладчик парашютов. Честно говоря, я думал, что это такой аккуратный, надежный солдат или придирчивый сверхсрочник--педантичный, внимательный — не подведет, знает что куда крепить, и что как заворачивать. Ведь укладка парашюта дело наиважнейшее, от нее зависит во многом жизнь товарища.