Александр Ширвиндт - Schirwindt, стёртый с лица земли [calibre]

Открывается холодильник и смотрится в него. Выгребается все лежалое, скукоженное, засохшее и чуть-чуть поникшее (категориче­ски выбрасывается гнилое и плесневелое).

Все — обрезки колбасы, хвосты огурцов, редиска, каменный сыр и так далее — режется очень мелко (если резать невозможно, про­буйте натереть).

Потом этот — как бы поинтеллигентнее назвать — натюрморт высыпается на сково­родку и жарится. Выглядит неприятно.

Затем разбивается штук пять яиц, добавля­ется молоко и немножко минеральной воды для взбухания (но ни в коем случае не соды — от нее омлет синеет), все это взбивается и вы­ливается на сковородку. Сверху кладется крышка. Получается пышный омлет, а что там внутри, не видно, но на вкус очень неожидан­но. Проверял на близких — удивляются, но едят.

В ресторане — одно из самых дешевых блюд.

Наступлю на горло собственному мнению и воздвигну в городе Ширвиндте огромный дворец «Юбилейный». Эти дворцы, разбросанные по всему постсоветскому пространству, получили свое название в силу того, что строились к какой-то круглой дате: юбилей СССР, юбилей Ленина, юбилей комсомола... Глупость!

Дворцы «Юбилейные» должны функционировать не в честь юбилеев, а для юбилеев. Они просто созданы для этого — громадные, безвкусные и, как правило, плохо отапливаемые, что тоже нелишнее при тенденции нынешних юбиляров доводить время праздника до заутрени...

Сегодняшняя жизнь — кровавое шоу с пере­рывами на презентации и юбилеи.

Звонят. «Завтра у нас большой праздник, круглая дата — три года нашему банку». И я по­нимаю, почему они празднуют: боятся, что до пятилетия не доживут — или накроются, или их всех пересажают. И вот юбилей в «Рос­сии» — три года «Вротстройбанку». И статуэтки, статуэтки... — можно сложить медный храм.

Все население страны делится на поздравлял-вручал и принимал-получал. Я — из «вру­чал».

Нет, у меня тоже есть статуэтки, но хоте­лось бы больше. Если бы кому-то пришла в го­лову мысль вручить мне что-нибудь на солидном форуме, то могу подсказать, по какой но­минации прохожу стопроцентно — «За сово­купность компромиссов». Конечно, этот фестиваль должен быть безжалостным по всем статьям. Главный приз надо давать «За потерю чести достоинства». Причем трех степеней:

«Частичная потеря чести и достоинства»

«Временная потеря чести и достоинства»

«Окончательная потеря чести и достоин­ства».

Панихиды тоже стали какими-то шоу. Уже как на юбилеях или эстрадных концертах, говорят: «Вчера на панихиде здорово выступал такой-то». И обсуждают, кто прошел, а кто не прошел.

Трагедия, фарс — все встык. Хоронили Олега Николаевича Ефремова. Панихида под­ходила к концу. Я сидел в зале и вдруг услы­шал, как кто-то около сцены упал в обморок. Кто упал, мне не было видно, а чем закончи­лась эта история, узнал через несколько дней. Ко мне подходит мой старинный друг Анато­лий Адоскин, интеллигентнейший, мягкий, тонкий человек и ироничный до мозга костей. «Ты представляешь, что со мной произош­ло, — говорит он. — Я же упал в обморок на па­нихиде Олега. Оставалось несколько минут до выноса Олега, весь Камергерский переулок заполнен народом, и вдруг выносят меня. Прав­да, вперед головой. Я понимаю: надо хотя бы пошевелиться, но я слаб. Начал думать, что так выносили Станиславского, Немировича-Дан­ченко. И тогда я немножко привстал».

Наша жизнь похожа на этот случай с Адоскиным.

Сегодняшние юбилеи отличаются от пани­хид меньшей искренностью только потому, что в последнем случае нет глобальной завис­ти к предмету события.

На юбилее, как на эстрадном концерте, не­обходимо иметь успех. Не у юбиляра — не к нему пришли, а у публики. Однажды Борису Голубовскому — он тогда был главным режис­сером Театра Гоголя — сделали портретный грим Гоголя. Он схватил за кулисами меня и Льва Лосева, отвел в сторону и нервно сказал: «Сейчас проверю на вас поздравление». И стал читать нам в гриме Гоголя написанное к юби­лею приветствие. Потом посмотрел на наши лица — и начал судорожно срывать с себя па­рик и разгримировываться.

С Левой Лосевым мы прошли долгую друж­бу. Были идентичны во вкусах и мироощуще­нии. Чем только не грешили вместе. Вместе ак­терствовали в «Ленкоме», вместе сочиняли и играли «капустники», вместе придумали «Теат­ральные гостиные» на телевидении, вместе де­лали радиопередачи к славным датам Родины, вместе баловались пером и даже довольно долго вели юмористическую рубрику в журна­ле «Театральная жизнь» под псевдонимом Бра­тья Легнинские (для непосвященных: легнин — это такая мягкая бумага — помесь сал­фетки с пипифаксом, которым артисты стирают грим). В 1964 году в журнале «Теат­ральная жизнь» мы опубликовали фельетон «Советы начинающему юбиляру», и, как те­перь выясняется, наш взгляд на юбилеи ока­зался провидческим:

«...Проведение юбилея — это искусство, причем высокое, может быть, самое высокое.

Юбилей — массовый вид искусства. Следует избегать здесь как камерности, так и излишней скромности. Пора в связи с этим переносить юбилейные торжества во дворцы спорта и на стадионы.

Техническая оснащенность юбилейных вечеров — на уровне Средних веков. Телеграммы и магнитофон — вершина, потолок, дальше этого еще никто не шел. А где электронные машины, где телетайп, где спутник и широкоэкранное цветное кино?

Подарки юбилярам — наш стыд, наш позор. Бутьшки с шампанским и пудовые чернильницы — дальше фантазия не идет. А разве юбиляры не заслуживают таких подарков, как сад-огород или шагающий экскаватор?

Рекомендуется юбилей отмечать раз и на­всегда. Желательно, чтобы юбилей проводили в связи с 45-летием со дня рождения и 25-ле­тием творческой деятельности.

Женщины — в частности, актрисы на роли молодых героинь и травести — в отдельных случаях могут праздновать одновременно 25-летие со дня рождения и 45-летие творче­ской деятельности».

Театру сатиры — 80 лет. Каждые десять лет мы празднуем юбилей. За отчетный период я их сделал три — 60,70,80. К 60-летию на сце­не был установлен пандус в виде улитки. На нем выстроилась вся труппа. Наверху, на пло­щадке, стояли Пельтцер, Папанов, Менглет, Токарская Валентина Георгиевна, прелестная дама с трагической судьбой... Я вел программу и представлял труппу: «Вот молодежь, а вот среднее поколение... а вот наши ветераны, которые на своих плечах... И, наконец, — кричал я, — вечно молодой пионер нашего театра, 90-летний Георгий Тусузов». Он бежал против движения кольца. Зал встал и начал аплодиро­вать Пельтцер повернулась к Токарской и гово­рит: «Валя, вот если бы ты, старая б..., не скры­вала свой возраст, то и ты бегала бы с Тузиком».