Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

1 августа 1836.

День 21 августа, когда было создано стихотворение «Я памятник себе воздвиг…», обозначил веху в творческой жизни Пушкина, а, может быть, даже в истории русской литературы. Вполне естественно, что мы оборвали на этой дате очередную главу документального повествования. Но быт автора великих стихов ни на йоту не изменился и не остановился в тот день: все так же настырен был Павлищев (№№ 3, 4, 10), разочарован отсутствием денежных посылок брат Лев Сергеевич, беспечен в делах и убит одиночеством, отец Сергей Львович, увлечены нескончаемыми светскими развлечениями сестры Гончаровы, вовлекавшие в эту череду удовольствий Наталью Николаевну.

Пушкин, между тем, отмахиваясь, как от мух, от павлищевских расчетов, завершал «Капитанскую дочку», писал статьи для журнала — не без задней мысли, что самому себе не придется платить гонорар, и терпел скрепя сердце бесконечную светскую суету. Посмотрите вынужденно короткую сводку выдержек из его публицистики и критики, вошедшей в III книгу журнала (№ 23), и убедитесь, как далеко за рамки конкретных тем и предметов выходил он в своих размышлениях, как безупречна была логика его мысли, как отточен стиль. А ведь было от чего прийти в отчаяние и вообще отложить перо: на заседании Петербургского цензурного комитета 1 сентября «зарезали» близкую его сердцу статью «Александр Радищев», над которой так долго трудился. Один из знакомых застал его в сентябрьское утро за работой над «Джоном Теннером» (см. гл. 3). Пушкин сказал устало: «Плохое наше ремесло, братец. Для всякого человека есть праздник, а для журналиста никогда». Во второй половине сентября он сдал в печать III книгу «Современника».

Так уж складывалось в жизни многих мыслителей и поэтов, что последние их произведения, отмеченные ощущением скорого ухода, даже, казалось бы, посвященные совершенно «посторонним» темам, отличались поразительной глубиной и воспринимались потомками как пророчества. Пушкин тому пример.

12 сентября Пушкины возвратились с дачи. С управляющим в доме Баташева вышел какой-то конфликт, и тогда была снята сроком на два года в доме княгини Волконской во 2-й Адмиралтейской части, на набережной реки Мойки квартира, которую весь мир теперь знает как последнее обиталище Александра Сергеевича Пушкина, где он встретил свой смертный час. Жилье Пушкиных занимало весь нижний этаж дома — от ворот до ворот. Были в их распоряжении 11 комнат, кухня, подвальная комната при ней и т. п. Впрочем, все это отмечено в контракте, который помещаем под № 12. А сам дом был интереснейший экспонат того русского исторического музея, каким был и остается Петербург — Петроград — Ленинград. Здесь провел молодые годы добрый знакомый Пушкина Сергей Волконский — будущий декабрист и будущий муж Марии Волконской. Не сразу после убийства Пушкина поняли петербуржцы все значение этого дома. Два месяца спустя после кончины поэта Федор Михайлович Достоевский решил, «приехав в город, тотчас же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух». Однако квартира была уже занята посторонними людьми и ни о чем им не напоминала. Через многие годы здесь навестила своих знакомых Наталья Александровна Меренберг, но и ей эти стены мало что сказали. Для нас теперь здесь святыня, а для Пушкина было обыкновенное просторное помещение, за которое ежемесячно приходилось выплачивать по триста пятьдесят рублей с гаком (4300 р. в год). Он вынужден был занять у ростовщика 10 тысяч под высокие проценты с обязательством уплатить до 1 февраля. Так что, когда Пушкин погиб, до уплаты этого долга оставалось всего трое суток.

В последних числах сентября Пушкин с женою побывали на осенней выставке в Академии художеств — насколько это было ему приятней опостылевших раутов, приемов и балов! Здесь и жена была с ним одним, а не в толпе поклонников и сплетников. Впоследствии знаменитый наш художник-маринист, а тогда ученик академии, Иван Константинович Айвазовский вспоминал: «…До смерти за три месяца, а именно в сентябре 1836 г., приехал в Академию с супругой Натальей Николаевной на нашу сентябрьскую выставку Александр Сергеевич Пушкин.

Узнав, что Пушкин на выставке, в античной галерее, мы, ученики Академии и молодые художники, побежали туда и окружили его. Он под руку с женою стоял перед картиной М. И. Лебедева, даровитого пейзажиста. Пушкин восхищался ею. Наш инспектор Академии А. И. Крутов, который его сопровождал, искал между всеми Лебедева, чтобы представить Пушкину, но Лебедева не было, а увидев меня, он взял за руку и представил Пушкину, как получившего тогда золотую медаль. Пушкин очень ласково меня встретил, спросил, где мои картины. Я указал их Пушкину; как теперь помню, их было две: «Облака с Ораниенбаумского берега моря» и «Группа чухонцев на берегу Финского залива». Узнав, что я крымский уроженец, великий поэт спросил из какого города и, если я так давно здесь, то не тоскую ли я по родине и не болею ли на севере. Тогда я его хорошо рассмотрел и даже помню, в чем была прелестная Наталья Николаевна. На красавице супруге поэта было платье черного бархата, корсаж с переплетенными черными тесемками и настоящими кружевами, а на голове большая соломенная шляпа с большим страусовым пером, на руках же длинные, белые перчатки».

Там же на выставке, в зале скульптуры Пушкин обратил внимание на работу Н. С. Пименова «Юноша, играющий в бабки». Как запомнилось окружающим, Пушкин воскликнул: «Слава богу! Наконец и скульптура в России появилась народная». Имелось в виду, что вместо античных богов и богинь ваятель избрал русский сюжет. Пименов утверждал, что поэт тотчас же вынул записную книжку, написал четверостишие и передал ему листок-автограф. Даже если последнее и легенда, то стихи были написаны в ближайшие после посещения выставки дни и напечатаны «с обязательного согласия автора» в «Художественной газете» 23 декабря 1836 г.

На статую играющего в бабки

По-видимому, тогда был и какой-то разговор у Пименова с Пушкиным о создании скульптурного изображения поэта. Н. С. Пименов до конца дней своих свято чтил память Пушкина, хотя после встречи около своего «бабочника», как он говорил, с поэтом уже не встречался. В 1862 г. он подготовил проект памятника Пушкина, так и не осуществленный. Современник рассказывал: «В мастерской покойного Пименова видел я модель его памятника Пушкину. Поэт был поставлен на скале, со сложенными на груди руками, в той самой позе, по словам художника, в которой стал перед Пименовым при разговоре о своем бюсте или статуе. У ног поэта, на пьедестале, изображен летящий гений с развернутым полным списком стихотворения: