Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

Сергей Дмитриевич Комовский (1798–1880). В Лицее не был особенно близким к Пушкину товарищем, но потом они иногда встречались — на лицейских праздниках и у Дельвига. Служил по Департаменту народного просвещения. Был одним из двух лицеистов, остававшихся на свете к тому моменту, когда в Москве торжественно открывали памятник Пушкину. Второй — А. М. Горчаков. Оба приехать на торжества не смогли.

Павел Михайлович Юдин (1798–1852). В Лицее и вскоре после него был в числе приятелей Пушкина, ему посвящены стихи «Ты хочешь, милый друг, узнать…» (1818). Служил вместе с Пушкиным в Коллегии иностранных дел, но потом пропал из поля зрения поэта.

Павел Федорович Гревениц (1798–1847). В Лицее был довольно близок Пушкину. Ему в 1815 г. посвятил поэт французское стихотворение «Mon portrait» («Мой портрет»), был определен вместе с Пушкиным в Коллегию иностранных дел, где прослужил долгие годы.

Аркадий Иванович Мартынов (1801–1850). Сын одного из учредителей Лицея, директора Департамента народного просвещения. Отца Мартынова Пушкин уважал и встречался с ним на заседаниях Российской академии. Сын был в Лицее знаменит как способный художник («Мартынов пусть пленяет кистью нас…»). Мартынов рассказывал, что у него хранился рисунок Пушкина — изображение собаки с птичкой в зубах. После Лицея они почти не виделись. Служил он по тому же ведомству, что и отец.

Федор Христианович Стевен (1797–1854). Малоприметный лицеист, ставший видным чиновником с чином тайного советника. С Пушкиным встречался только на лицейских праздниках.

Вот и все старые товарищи, присутствовавшие при прощании Александра Сергеевича Пушкина со своим любимым незабываемым Лицеем…

Жуковский, Вяземский, Одоевский и Плетнев хлопотали после гибели поэта об издании пятой книги «Современника», которую он сам еще начинал готовить. В распоряжении Жуковского оказалось и стихотворение «Была пора, наш праздник молодой…». Он хотел его во что бы то ни стало напечатать, да и причин не пропускать эти стихи вроде бы не было. Однако трусливейший из цензоров А. Л. Крылов заколебался: его испугали четыре последние строки — ведь в них говорилось о царствующей особе. Жуковский вынужден был написать Уварову: «Прошу Вас, любезнейший Сергий Семенович, разрешите: Крылов не пропускает последних стихов в представленной мною Вам пиесе. За что? Разве уж нельзя сказать, по его мнению, что государь наш начал царствовать и что были бурные времена с того времени. Были две войны и даже об этом были напечатаны реляции.

А этих стихов мне жаль не напечатать, потому что на них остановился Пушкин; он не докончил этой пиесы, смерть пришла прежде, нежели полустишие; это трогательно… разрешите, прошу Вас. Эту же пиесу я лично читал государю, и она ему особенно понравилась».

Может быть и понравилась, но в 5-й книге «Современника» последние строчки появились с исправлением. Вместо: «И новый царь, суровый и могучий» Жуковский написал: «бесстрашный и могучий». Николай I не хотел, чтобы его считали «суровым» — большой был либерал! Интересно: когда Жуковский сделал исправление — до или после того, как читал стихи государю?

Уверен, что вы с удовольствием узнаете кое-какие новости о Вильгельме, почему и посылаю вам эти письма, недавно полученные из Сибири. Русское письмо — от его брата Михаила и заставит вас рассмеяться на второй странице. Немецкое письмо — от него самого и доставит вам удовольствие, если вам удастся расшифровать его. Не могу вам оставить ни одного, ни другого на более долгий срок, чем сколько вам понадобится, чтобы их прочитать, ибо я похитил их тайком у матери, чтобы переслать вам.

Желая здравствовать Александру Сергеевичу, остаюсь до конца жизни преданнейший

Дирин (фр.)

С. Н. Дирин — Пушкину.

Конец августа — начало сентября 1836. Петербург.

Предложив вам меняться Михайловским на Нижегородское имение, я ожидал скорого ответа. Ответа нет, а между тем меня зовут в Варшаву. Срок моему отпуску минул вчерашнего дня. Я еще заранее писал статс-секретарю — испросить мне отсрочку на один месяц по болезни. К 20 сентября я должен быть непременно в Варшаве, — иначе могу потерять много. Если бы ответ ваш пришел вовремя, т. е. неделю тому назад, и с согласием на сделку, то я б успел еще, с доверенностями вашею, Льва и Ольги съездить в Остров и приискать денег; в случае неудачи мог бы еще списаться с вами. Но теперь все это уже поздно. Мне не с чем выехать и не с чем приехать, чтобы расплатиться с кредиторами, арестовавшими четвертую часть моего жалованья. Эта крайность заставляет меня отказаться как от меновой сделки, так и от продажи имения в чужие руки, — продажи, требующей времени. Возьмите Михайловское за 40 тысяч, только выручьте нас из беды. Если не можете заплатить Ольгиной доли сполна, то дайте на первый раз хоть 2 500; остальные 5 тысяч (за вычетом 1000, уже нами полученной) будут за вами, год или два, смотря по обстоятельствам. Без 2 500 я не смею явиться в Варшаву. Обещания фельдмаршала, как вижу, ненадежны. Деньги эти, вместо высылки по почте, лучше вам самим привезти сюда, по причинам ниже объясненным. Только не забудьте, Александр Сергеевич, что 20 сентября я должен быть в Варшаве, что, следственно, 15-го я должен быть уже в дороге.

Я зову вас сюда для того, чтоб сдать вам на руки разные документы по имению и другие бумаги по хозяйству. Платя 25 тысяч за имение, вы, конечно, захотите знать его хоть поверхностно. Никто, кроме меня, не даст вам объяснений, — а объяснения мои, хочу надеяться, могут быть вам в свое время полезны. В несколько часов, на листе бумаги, вы познакомитесь с здешним хозяйством, а познакомясь с ним, вы не дадите обманывать себя, подобно батюшке, ни здесь, ни в будущем вашем Нижегородском имении (если, разумеется, батюшка его не промотает или не проплачет). Управителя здесь совсем не нужно. Староста, мною избранный, бывший рижник Петр, малый расторопный и надежный. По моим наставлениям, по формам, которые я дал для ежемесячной отчетности, вы будете в состоянии и из Петербурга поверять его действия. Все хозяйство разделил я на две части: одною заведует староста, а другою Архип садовник, которого также вам рекомендую. У первого в ведении: полевые работы, хлебные амбары, лес, сбор подушного, оброчные статьи, расход хлеба, продовольствие скота и домашние постройки и починки. У последнего: птицы, пчелы, счет и приплод скота, масло, шерсть, лен, пряжа, огороды, сад, дом и надзор за дворнею. Тот и другой имеют формы и книги, по которым должны вести отчетность, каждый по своей части. От меня узнаете, что и сколько чего должно от них требовать. Я с охотою занимался хозяйством, и не даром; могу быть вперед порядочным, если не помещиком, то хоть арендатором, или управителем. Je crois que j'ai manqué ma veritable vocation [248] Мне кажется, я ошибся в своем истинном призвании (фр.). .