Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

Исследователи разных времен, с объяснимой болезненностью воспринимая то обстоятельство, что ни знание пушкинского окружения, ни детальное изучение обстоятельств жизни поэта в 1836–1837 гг., ни почерковедческие экспертизы, наконец, не дают однозначного ответа на вопрос, кто автор «диплома», называли ряд имен — целый «кандидатский список». В него попали люди по единственному признаку — они ненавидели Пушкина. Это С. С. Уваров (о нем рассказывалось в первой главе), его клеврет В. Ф. Боголюбов, две особы женского пола — М. Д. Нессельроде и И. Г. Полетика и некоторые другие. Ненависть их всех к Пушкину известна, однако каких-либо доказательств причастности к почтовому оскорблению, полученному 4 ноября 1836 года, нет.

С 4 ноября уже нельзя положа руку на сердце сказать, что личная драма была как бы фоном, на котором развивались обычная жизнь и труды Пушкина. Оскорбление было тяжким, но главное даже не в этом: Пушкин понимал, что только страшный ответный удар, который он нанесет Геккернам, может заткнуть, рты светской камарилье, оградить от преследований его жену, вернуть ему самому душевный мир. И мысли его были теперь заняты планом отмщения, делом чести, которую почитал он главным своим достоянием.

Вот кратчайшая схема последовавших событий. 4 ноября поутру Пушкин узнает от жены о свидании в доме Полетики. Сразу же приносят от Хитрово пакет с пасквилем. Является Соллогуб с таким же письмом. Вечером этого же ужасного дня Пушкин отправляет Дантесу вызов. На следующий день в квартире Пушкиных появляется барон Геккерн. Он юлит, хитрит и выворачивается, умоляя отсрочить дуэль хотя бы на сутки. Пушкин соглашается, а Наталья Николаевна в отчаянии, тайком от него посылает в Царское Село за Жуковским. Тем временем голландский посланник тоже не дремлет — он уговаривает Наталью Николаевну написать Дантесу письмо с просьбой не выходить на поединок. Расчет подлый: Дантес откажется драться, вняв мольбе обожаемой им женщины. К счастью, Наталья Николаевна не соглашается. Тогда вновь Геккерн обращается к Пушкину, убеждая его подождать еще две недели. Быть может, версия с женитьбой на Екатерине Гончаровой уже возникла. Приезжает Жуковский и начинает свою «челночную дипломатию» — Загряжская, Вяземский, Виельгорский втянуты в обсуждение дуэльной проблемы.

Пушкину, однако, нужно уладить еще одно дело. Видимо, усмотрев в пасквиле намек на ухаживания и сальности императора, он хочет во что бы то ни стало избавиться от казенной денежной зависимости. Для этого он пишет Канкрину, жертвуя последним, что имеет — своей частью Болдина (№ 16). Прими Канкрин это предложение, и путы были бы отчасти разорваны. Но Канкрин отказывает.

С самого начала возникает в уме Геккернов спасительный трюк. Они уверяют «специального представителя» Пушкина, Жуковского, что на самом деле ничего «такого» не было: Пушкину померещилось, Дантес жаждет вовсе не соблазнить его жену и навек замарать честь поэта, а совсем иное — жениться на его свояченице Екатерине Николаевне. Единственное, что препятствует безмятежному счастью, — дуэльные стремления Пушкина. Возьмет он назад свой вызов — и хоть на другой день свадьбу играй. Пушкин по настоянию Жуковского решает покончить с этим делом и пишет удовлетворяющее Геккернов письмо (№ 34).

Но салоны, гостиные, кабинеты, даже будуары полны пересудов, слухов, насмешек, шепота невежд. Распускается клевета, будто Дантес пожертвовал собою: женится на нелюбимой, спасая репутацию возлюбленной. Словно нарочно все делается, чтобы толкнуть Пушкина на кровавый поединок. И тогда 21 ноября он пишет два письма (№ 36–37). Одно Геккерну — дерзкое, оскорбительное, унижающее адресата; другое Бенкендорфу — хладнокровно объясняющее обстановку. Единственный, кто услышал из уст Пушкина текст письма к Геккерну, был В. А. Соллогуб. Он поспешил к Жуковскому, твердо зная, что всякий иной способ предотвращения беды невозможен.

Жуковский начал второй ноябрьский тур переговоров. Нужен был какой-то новый путь, какие-то крайние меры. И Жуковский пошел на них. 22 ноября он все рассказал царю, а 23-го Пушкину была дана личная аудиенция. Николай I, как бы мы теперь ни камуфлировали это различными логическими построениями, не прочь был избавиться от поэта. Независимых людей при дворах не выносят — их иногда только терпят. Однако скандал в случае дуэли с непредсказуемым исходом обещал разразиться настолько серьезный, затрагивающий иностранцев, что император сделал очередной тактический ход. Он успокоил Пушкина, взял с него слово «не драться» и «в случае чего» повелел обратиться прямо к нему. Не исключено: император учитывал и подтекст «диплома», который, окажись он известен, мог бы нанести вред его собственной репутации. Уже в который раз в жизни Пушкина царская милость оказывалась горше наказания. Письма к Геккерну и Бенкендорфу от 21 ноября остались неотосланными.

Началась последняя передышка. Осчастливленная Екатерина Николаевна Гончарова готовилась к свадьбе. 28 ноября Анна Николаевна Вульф писала сестре: «Вот новость, о которой шумит весь город и которая вас заинтересует: мадемуазель Гончарова, фрейлина, выходит замуж за знаменитого Дантеса, о котором Ольга (Павлищева) вам, конечно, рассказывала; и, говорят, этот брак устроился таким образом, что это просто восхитительно».

Сказанное выше не означает, что в ноябре — декабре вовсе не было светлых минут. А. И. Тургенев говорил, что Пушкин «полон идей»; готовилось новое издание стихотворений; поэт увлекся великой загадкой нашей словесности — «Словом о полку Игореве», он сравнивает переводы, изучает текст, сам начинает переводить; 22 декабря появляется IV книжка «Современника»…

Но самым большим подарком был для него под конец всех литературных дел выход в свет в последних числах декабря миниатюрного «Евгения Онегина», изданного книгопродавцем Глазуновым. Изящный мелкий шрифт, красивая обертка, миниатюрный формат, белая рамка-венок по синему полю обложки — все это, как вспоминали потом книжники, чрезвычайно радовало Пушкина. Да и коммерчески издание обещало быть небезвыгодным: 5000 экземпляров ценою по пяти рублей. За вычетом всех расходов Пушкин должен был получить 10–11 тысяч рублей ассигнациями. А поскольку то и дело истекали сроки счетов — от крупных кредиторов до мелочных лавочников, — то подспорье получалось не пустячное. До чего же теперь больно сознавать, что единственный экземпляр миниатюрного «Онегина» с пушкинским автографом был подарен не кому иному, как дочери известного петербургского ростовщика: «Милостивой государыне Людмиле Алексеевне Шишкиной от автора. 1-го января 1837 года».

<���…> Мадам (Полетика), по настоянию Геккерна, пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому. Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккерном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастию, ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату, и гостья бросилась к ней. <���…>