Валентин Сидак - Погляд скрозь гады. Белорусские очерки иностранного консультанта

По указанию Крючкова я быстро составил перечень потребных для обеспечения его депутатской деятельности вещей: начиная от организации общественных приемных депутата во всех четырех райисполкомах (Минском, Червенском, Пуховичском и Логойском), организации регулярной доставки в Москву всех региональных печатных изданий – начиная от официальной республиканской «Белорусской правды» и заканчивая районными типа «Уперад» («Вперед»), установления бесперебойной связи с первыми секретарями РК КПБ и председателями райисполкомов, а также с другими абонентами в республике. В последнем вопросе Владимир Александрович проявил неслыханную щедрость: через Управление правительственной связи меня включили в список абонентов очень хитрой системы Министерства связи СССР – по паролю я мог выйти на связь с любым абонентом не только в СССР, но, при необходимости, хоть в Австралии. Естественно, я никогда этим не злоупотреблял, но с моего служебного телефона, бывало, заместители начальника ПГУ периодически звонили куда-то по нужным им делам. Очень хитрая была система, позвонить можно было куда угодно, лишь бы туда тянулись железнодорожные рельсы, линии электропередачи, провода электро- или радиосвязи, внутриведомственной связи и прочая инфраструктура с любым металлом. Однажды мне пришлось на деле испытать все потенциальные возможности этой системы и ухитриться «перехватить» Крючкова во время его поездки по служебным делам где-то глубоко в провинции, буквально возле будки стрелочника на железнодорожном переезде – все четко сработало! Это сейчас проблем с мобильной и спутниковой связью никаких – звони хоть из Арктики, хоть с Антарктики, а тогда – лишь проводная да релейная связь на открытых каналах.

Одним словом, никаких организационных трудностей у меня тогда не возникало, все делалось в режиме наибольшего благоприятствования и в кратчайшие сроки. Свободно владея родным мне украинским языком, я быстро овладел навыками понимания смысла заметок в местной белорусской прессе. А если возникала такая необходимость, у меня всегда были под рукой пара оперативных работников – белорусов по национальности плюс еще одна преподавательница на языковых курсах, которые обеспечивали уже грамотный, официальный перевод нужной заметки для последующего доклада Крючкову. Следил он за всем этим очень пристально и дотошно. Иногда, бывало, получив по служебным каналам информацию из Минского УКГБ, спрашивал у меня на предмет «проверки бдительности»: «А что там недавно произошло на таком-то предприятии (или в колхозе) Пуховичского района, Вы не слышали?» и, получив развернутый ответ, как правило, говорил: «Следите за этим и дальше, если будет что-то новое – незамедлительно докладывайте».

В первую депутатскую поездку в округ с ним отправился Николай Федорович М., я же поехал, наверно, где-то через полгода, не ранее. В поездках с Владимиром Александровичем было одновременно и легко, и, вместе с тем, крайне сложно. Все организационные моменты он решал, как правило, самостоятельно, ни на кого не надеясь. Но с обслуживающего персонала ответственности за тщательную отработку всей программы пребывания в округе это никоим образом не снимало. Поэтому поначалу так и получалось: отшлифуешь до блеска все детали программы пребывания, а он дает очередную неожиданную вводную, и все ранее подготовленное летит кувырком. Это, кстати, было очень характерной особенностью Владимира Александровича: даст, скажем, своему аппарату (два его помощника плюс иногда еще и начальник секретариата ПГУ) задание готовить текст своего выступления, скажем, на партийной конференции или на годовом собрании партийного актива Главка. Мы готовим-готовим доклад, пыхтим, спорим друг с другом, периодически уточняем и согласовываем отдельные положения с Крючковым. А в результате он совершенно спокойно откладывает в сторону уже подготовленный и согласованный материал, вылизанный буквально до запятых, вызывает свою стенографистку и заново надиктовывает ей на основании своей знаменитой картотеки собственный вариант, с которым затем и выступает перед чекистской аудиторией. И мы потом, как правило, откровенно признавали: да, у Владимира Александровича получилось гораздо лучше, чем у нашей команды «спичрайтеров ad hoc».

На моей памяти лишь однажды наблюдалось, чтобы он отступил от своих правил и выступал уже не по собственному варианту доклада, а по подготовленному его подчиненными тексту. Это было как раз то самое историческое выступление на закрытом заседании Верховного Совета СССР в Кремле в июне 1991 года, текст которого мне пришлось в авральном режиме сразу с двумя стенографистками «склепать» буквально на коленке за полтора дня. Правда, составлял я его на основе уже ранее подготовленных и сохранившихся неуничтоженными февральско-мартовских наработок и черновиков целой команды в составе пяти человек: В. Лебедева, О. Особенкова, А. Егорова, А. Сидоренко и меня. Тогда, во время своего выступления перед народными депутатами СССР В.А.Крючков, отклонился от напечатанного текста лишь однажды – при зачтении и комментировании известной записки КГБ СССР в ЦК КПСС за подписью Ю.В.Андропова «о приобретении ЦРУ США в СССР агентов влияния».

Что меня тогда больше всего поразило в личности В.А.Крючкова? Прежде всего, его утонченное восприятие настоящей классической музыки. Его истинное, глубокое увлечение театром, особенно драматическим – он не пропускал ни одной стоящей театральной постановки в Москве. Неожиданное для меня увлечение философией (читал он очень много «всякого-разного», но академический научный журнал «Вопросы философии» неизменно штудировал от корки до корки) – делал при этом множество закладок, выписок и комментариев на полях, расшифровками которых затем занималась специальная опытная машинистка-стенографистка секретариата ПГУ. Не менее впечатляло его внимательное отношение к материалам «ОЗП» ТАСС и к закрытым публикациям издательства «Прогресс», а также ежедневное чтение периодических изданий на венгерском языке, которым он владел в совершенстве. К слову сказать, венгерский язык был единственным из европейских языков, за знание которого работникам ПГУ начислялась доплата к должностному окладу в размере не 10, а целых 20 процентов, как и в сложных азиатских языках типа японского, китайского, корейского, урду и пр. Приходишь, бывало, к нему на доклад по вызову, а на приставном столике у начальника лежит несколько последних номеров газеты «Непсабадшаг» или чего-то еще более заковыристого из Венгрии. Наконец, его очень цепкая, потрясающая по объемам накопленных знаний память настоящего интеллектуала-энциклопедиста. Его манера держаться со всеми очень ровно, без ненужных начальственных «выволочек» и чрезмерных эмоций. Всегда очень строго, принципиально и даже, при необходимости, достаточно жестко, но неизменно корректно и исключительно в пределах приличия. За все время нашего знакомства Владимир Александрович при мне «от души» высказался не более двух-трех раз, ненормативный лексикон был абсолютно не в правилах его поведения.