Валентин Сидак - Погляд скрозь гады. Белорусские очерки иностранного консультанта

Однажды первый секретарь комитета ВЛКСМ МИМО на полном серьёзе спросил у меня: «Валентин, а ты не хотел бы учиться у нас? Организуем тебе зачисление переводом из твоего института с потерей одного года, то есть вместо третьего курса у себя станешь учиться у нас на втором. Досдашь только несколько зачетов по тем дисциплинам, которые у вас не преподавали, все это я организую – вот и вся недолга. Правда, зачисление я тебе могу гарантировать лишь на факультет международных экономических отношений, но впоследствии, если дела пойдут успешно, можно будет и на МО (международные отношения) перевестись». Я, конечно, поблагодарил его «за оказанное мне высокое доверие», обещал подумать. Но, в конце концов, для себя решил: куда мне, голодранцу из Полтавы, гостю столицы и жильцу Дорогомиловского студгородка на Студенческой, к московским плейбоям соваться, лучше все же быть первым парнем на деревне, чем последним в городе…

Так я и остался «химичить» в МИТХТ им. Ломоносова и «дохимичил» после института аж до работы в аппарате Московского городского комитета ВЛКСМ. Высота, конечно, немыслимая, но меня на нее почему-то активно и последовательно продвигал весьма влиятельный в горкоме человек, Леонид Пичугин, руководитель Московского городского штаба КООД, светлая ему память и вечный покой, трагически погиб вместе со своей супругой при аварии самолета в аэропорту Адлера. Так я и не вступил тогда на дипломатическую стезю, вторая попытка состоялась уже в 1983 году – после моего позорного изгнания из Франции.

На чекистскую тропу меня, как и многих, вывел еще во времена студенчества известный всем оперотрядовцам города Москвы «дядя Саша» – Александр Сергеевич Козицкий. Он работал кадровиком во Втором главке, очень тесно контактировал с комсомольским активом и уже хотя бы по этой причине не испытывал абсолютно никаких трудностей в подборе кадров – мы ему сами нужные кандидатуры под нужные требования на тарелочке преподносили, да еще и считали за честь оказать ему необходимую помощь. Тоже легендарный был чекист, еще в войну он, «сын полка», если мне не изменяет память, воевал в разведывательно-диверсионном отряде «Олимп», который под командованием В.А.Карасёва с сентября 1942 года по февраль 1945 года действовал на Украине (Ровенская область), Белоруссии, Польше и Чехословакии, был помощником командира отряда. Этот отряд входил в число кадровых подразделений ранее упомянутого мною ОМСБОНа.

Когда через сотрудников Ленинского райотдела КГБ, с которым мы плотно контактировали и по работе КООД, и по совместным обедам в столовке райисполкома, меня начали первично прощупывать на предмет работы в УКГБ по городу Москве и Московской области, «дядя Саша» откуда-то про все это прослышал и сказал: «У нас на тебя есть другие планы. Спокойно заканчивай свой институт, поступишь на „двухгодичку“ по подготовке юристов-правоведов со знанием иностранного языка, а дальше будешь работать у нас, во Втором главке, я уже даже знаю – где». Поскольку морально я созрел для «работы в органах», то дал ему тогда свое согласие на рассмотрение моей кандидатуры в этом качестве и на проведение в отношении меня специальной проверки. Гораздо позднее я узнал, что «копали» кадровики ВГУ достаточно глубоко, аж до третьего поколения – мне коллеги из Полтавского управления уже после 1991 года рассказывали, как из Москвы пришел подробный запрос на проверку всех членов моей семьи – отца, матери, сестры, ее мужа и ее взрослых детей. Забегая вперед, скажу, что кадровики Первого главка «рыли» еще глубже – проверили все кладбищенские метрики на моих дедов и бабушек, а также родных теток по линии отца.

Я начал проходить все положенные процедуры для поступления на учебу в двухгодичный факультет Высшей школы КГБ при СМ СССР – на Большом Кисельном переулке, в здании, построенном на месте разрушенной ювелирной фабрики Фаберже. Совсем рядом, по соседству, кстати говоря, в 30-40-е годы ХХ века вытворяли свои медицинско-палаческие чудеса известный «врач-отравитель» Георгий Моисеевич Майрановский со своими коллегами, токсикологами и бактериологами типа С.М.Муромцева и М.П.Филимонова. Именно там позднее помещалась Центральная военно-врачебная комиссия (ЦВВК) КГБ при СМ СССР.

Итак, моя подготовка к будущей работе в органах государственной безопасности СССР началась со знакомства с ЦВВК – основным «карательным» органом кадровых подразделений КГБ. Почему так? Здесь все элементарно: когда какого-то военнослужащего органов госбезопасности нужно было потихоньку куда-то спровадить подальше от глаз начальства – «кадры» первым делом направляли его на очередное обследование в «цвэк», и дело в шляпе – какое-нибудь «плоскостопие» у имярека там обнаруживалось мгновенно. «Карательная медицина» в КГБ существовала всегда и во все времена, поэтому разведчики, приезжая из-за кордона в отпуск, больше всего опасались обязательного медицинского обследования. Особенно, если они во время пребывания за границей в чем-то провинились или совершили какой-то неблаговидный проступок.

ЦВВК мне запомнился прежде всего своим знаменитым «ленинским креслом» – вместительным кожаным изделием, на котором проводилась проверка на полиграфе. Почему я его запомнил? Да хотя бы потому, что в нем мне пришлось посидеть по самым различным поводам добрый десяток раз и много часов. И я чувствовал себя в нем очень комфортно и уютно ровным счетом аж до того памятного эпизода, когда я чуть было не стал разведчиком-нелегалом.

Весной 1976 года меня вдруг срочно вызывает начальник учебного отделения Э. П. Л., и прямо с середины занятия ведет к начальнику основного факультета полковнику Л. Тот говорит мне примерно следующее: «Сейчас Вы поедете на моей машине в город, там с Вами встретятся и поговорят ответственные работники из Центра. Ничему не удивляйтесь и выполняйте все их указания. Вы у нас ленинский стипендиат и мы с Э.П. уверены, что Вы нас не опозорите». Я, заинтригованный и ничего не понимающий, отвечаю «Есть!», сажусь в машину, стремглав мчусь в Москву и оказываюсь в конечном итоге в знакомых до боли помещениях ЦВВК.

Здесь начинается не менее, чем шестичасовое по длительности представление, центральным эпизодом которого было как раз утомительное сидение в том самом уютном «ленинском кресле». Только программа моего обследования была на сей раз качественно совсем иной: какие вопросы мне только ни задавались, какие тесты только ни проводились, какая реакция моего мозга только ни проверялась – до сих пор вспоминать лестно и для внутреннего самолюбия в чем-то даже приятно. Потом доставили меня обратно – на основной факультет КИ, при этом категорически запретили обмениваться своими впечатлениями с другими слушателями-«курсантами» КИ. Через какое-то время Э. П. Л., слегка таинственно посмеиваясь, спросил меня: «Ну, ты хоть понял, куда тебя сватали? На работу в Управление „С“ ПГУ, в нелегальную разведку. Только ты на медкомиссии что-то там „наколбасил“ по части эмоций, и в результате они остановились на другой подходящей кандидатуре со знанием французского языка. Ничего, что ни делается – все к лучшему. Зато теперь уж точно поедешь в Париж в качестве легального разведчика».