Алексей Митрофанов - Садовое кольцо – 2. Прогулки по старой Москве

Рекомендуем, выйдя из усадьбы, по Нижней Пресне пройти на Студенецкую ул., по ней – до столовой, где свернуть в Смитовский (так в оригинале – АМ.) пер., а этим переулком – на Камер-Коллежский вал к Пресненской заставе. Там мы увидим широко развернувшееся рабочее жилищное строительство. Дома – двух типов: деревянные термолитовые на 4 квартиры и большие каменные корпуса на 50—75 квартир. Преобладают последние. Всего построено с 1925 г. (время основания жилкооперации) 53 дома и вселено около 13 000 человек. К зиме 1929/30 г. должны быть достроены еще 10 домов примерно на 5 000 человек. Обрати внимание на мероприятия, принимаемые для обслуживания всем необходимым рабочих данного поселка: магазины кооператива «Коммунар», кооперативные и государственные ларьки, почта, телеграф, сберкасса и т. д. Особенно надо выделить столовую – пример нового быта. Рекомендуем осмотреть ее (с разрешения заведующего). Ее пропускная способность – 3 – 3 1/3 тыс. обедов в день при персонале в 80 человек. Она значительно механизирована: имеются хлеборезка, картофелечистка, посудомойка и другие приспособления, действующие при помощи электричества. Все это намного сберегает труд рабочих. Например, посудомойка, работая около 3 часов, заменяет 4 рабочих при 8-часовом рабочем дне.

Отметим и другие культурные начинания в районе: детские сады, школы, стадион, меры по благоустройству рабочего района – мостовые, тротуары, автобусы, скверы и проч.»

В большом количестве выходят мемуары работников мануфактуры, посвященные подготовке к восстанию и собственно восстанию. Вот, к примеру, одно из таких воспоминаний, оставленное П. Ефимовым: «Большая кухня-столовая Прохоровки начиная с октябрьских дней представляла из себя беспрерывно митингующий котел, собравший тысячами рабочих как „Прохоровки“, так и окрестных мест… Это был даже своего рода революционный университет. Тут разрешались экономические вопросы, разрабатывались требования, выбирался делегатский корпус. Тут же беспрерывное пение революционных песен, устройство флагов, знамен, транспарантов и место хранилища их. Тут происходили большие митинги и диспуты между эсерами и эсдеками. Все это происходило в полном и весьма чинном порядке… все выступали свободно и выслушивались с большим интересом. И даже скажу, что именно на основе партийных сборов публика очень и очень многое себе уяснила».

Другая работница, Е. Салтыкова, вспоминала: «10 декабря мы, рабочие и работницы «Прохоровки» вышли на демонстрацию. Шли по Большой Пресне. Дошли до Волкова переулка – вдруг навстречу казаки! Старший из них скомандовал: «Пли!» Но казаки опустили свои ружья и уехали. Спустя некоторое время появилось еще больше казаков. Они остановили нас и выстрелили в воздух. Мы вынуждены были вернуться. После этого, на собрании в Большой кухне, решили вооружиться кто чем может. На следующую ночь мы вышли строить баррикады. Я вспоминаю, как все мы, работницы, пилили телеграфные столбы, снимали ворота домов, дружно строили баррикады и опутывали проволокой всю Пресню.

Я работала в боевой дружине сестрой милосердия, в нашей же дружине был мой муж – Салтыков.

Вот идем на баррикады, а нам навстречу едут казаки. «Расходитесь и уберите флаг с баррикад», – говорят казаки. А мы им отвечаем: «А вы почитайте, что на флаге написано». Тут офицер строго крикнул: «Убирайтесь сейчас же!» – но мы не испугались казаков и бодро пошли со своими знаменами на баррикады.

Мы боролись на баррикадах Пресни около десяти дней. Но дальше продолжать борьбу было невозможно: царские опричники, окружив Пресню со всех сторон, начали нас жестоко обстреливать.

Бой стал понемногу утихать. Утром, не помню какого числа, приехали семеновцы. Пошли обыски, аресты. Все участвовавшие в восстании стали жечь свои бумаги, у кого что было. У моего мужа остались винтовка и шашка, а у меня – револьвер. Мы спрятали оружие. Дошел черед обыска и до нас. У нас ничего не нашли, и, когда семеновцы вышли, мы успокоились. Но наше спокойствие было недолгим. Во время обыска в других комнатах кто-то сказал жандармам, что я и муж участвовали в восстании. Через несколько минут семеновцы вернулись. Мой муж был в это время дома и сидел с ребенком. Опричники крикнули: «Кто здесь Салтыков?» Он сказал: «Я». «Вы участвовали в боях?» – спрашивают они. Мы свое участие отрицаем. Тогда они говорят моему мужу: «Вы одевайтесь и идите с нами, а вы, – обратились они ко мне, – останьтесь пока с ребенком».

На другой день меня допустили к мужу. Здесь он мне сказал: «Дуня, воспитывай нашего ребенка, я больше не вернусь, суждено мне погибнуть от рук палачей».

В 4 часа 30 минут дня начались расстрелы. Кругом раздавались крики, стоны – это стегали плетьми и истязали рабочих во дворе нашей фабрики. К вечеру истязание кончилось. Я одна вошла во двор и спросила сторожа Михаила, не видел ли он моего мужа. Сторож мне ответил, что мужа уже расстреляли в третьей партии; стреляли в мужа два раза на глазах у сторожа и всех убитых в двух повозках увезли в часть. Пришла я в часть, но найти мужа мне не дали. В конце концов меня послали к приставу за разрешением.

После всяческих издевательств пристав дал пропуск. Вошла я в первый сарай, вижу – лежит груда обнаженных тел. Искала, искала но мужа не нашла. Во втором сарае тоже не нашла. Но в третьем – вижу – лежит мой муж с пробитой головой, одна пуля попала в грудь, четыре пули в боку. Рабочие и работницы «Прохоровки» помогли его похоронить. Выполняя его просьбу, мы похоронили его в красной рубахе.

Меня с фабрики выбросили на улицу. Деваться было некуда, и я уехала в деревню. Спустя некоторое время, не знаю от кого, получила 50 рублей денег, поехала в Москву и поступила к старому хозяину Прохорову. Хотя и с трудом, но меня приняли».

А поэтесса Тамара Башмакова посвятила пресненскому расстрелу короткое стихотворение:

В Великую Отечественную Трехгорка сделалась одним из наиболее важных объектов для налета вражеской авиации. Один из современников описывал первый налет: «Были сброшены бомбы и на „Трехгорную мануфактуру“. На ее территории загорелись склады, оказались поврежденными некоторые сооружения. Но силы МПВО комбината быстро ликвидировали очаги поражения, и предприятие продолжило работать, выпускать продукцию для фронта».

Увы, этот налет был не единственным. И, к счастью, все они не причинили ощутимого урона.

С годами и десятилетиями история Прохоровской мануфактуры как бы помела свой характер. Ее дореволюционное прошлое все меньше было связано, собственно, с производством, и все больше – с рабочим движением. Поэт В. Семернин посвятил мануфактуре характерное стихотворение: