Виктор Вейнблат - Майсен. Часть 2. «Времена не выбирают, в них живут и умирают»

«Как-то с группой разведчиков отправили за линию фронта оценить техническое состояние брошенных боевых машин, нанести на карту и определиться, что перетащить, а что своим ходом отогнать. Командование собирало технику.

Получили снаряжение, продукты на трое суток и ушли через линию фронта. Вышли в заданный район, осмотрелись. Всё тихо. Нервное напряжение давало о себе знать, всем жрать захотелось, сил нет бороться с голодом.

Хитрые разведчики глянули на нас, механиков, и предложили разом съесть весь трёхдневный паёк.

– Мы всегда так делаем, – балагурили бойцы, – убьют, будет обидно, немцы сожрут нашу тушенку. Короче долго никого уговаривать не пришлось, сели в укромном местечке и хорошо поели. Было удивительно приятно почувствовать давно забытое ощущение сытости.

Выполнили боевое задание быстрее чем планировалось, назад удачно просочились через линию фронта. В штабе я доложил информацию. Выслушали, поблагодарили и отпустили отдохнуть. Разведка ушла к себе, а я поспешил на склад получить паёк.

– Товарищ старшина, выдайте паёк, я вернулся из разведки, были в тылу у немца, есть хочу, никаких сил терпеть.

Но не тут-то было. Завсклад, полистал свою замусоленную тетрадку, потыкал огрызком химического карандаша и ответил, лейтенант, паек вам уже выдали. Следующий получите через две сутки.

Ох, уж эти «две сутки», дотерпеть было не просто, – смеялся Илья. – Жил на горячей воде, выпью и пару папирос в рот, затягиваюсь дымом, пока чувство голода не проходит.

В свои юношеские годы, трудно было понять, сходил в тыл врага, задание выполнил, вернулись живыми и не накормили.

На скорую помощь советской армии ленинградцы уже не надеялись, вермахт продвигался к Москве, Сталинграду. В горах Кавказа горные стрелки «Эдельвейс» занимали перевалы. К зиме город Ленинград окончательно погрузился в мрак Голода и Холода. Житель получал «Продуктовую Карточку» строго по ленинградской прописке. Взрослому работающему на сутки выдавали 125 грамм хлеба, и даже этот кусочек наполовину состоял из древесной муки и целлюлозы. Многочисленным беженцам с приграничных территорий, даже в таком скудном питании было отказано. Большая часть среди беженцев были семьи евреев, их голод выкашивал с особой жестокостью.

И когда меня спрашивают, а чо это, в Израиле памятник Блокадному Ленинграду поставили?

Отвечаю, в память о беженцах, которые искали в Ленинграде спасение, а нашли голодную смерть.

У магазинов с ночи выстраивались очереди за пайкой хлеба. Вначале ставили подростков, потом подходили взрослые. Хорошо, если было кому подойти, погреться у костра. Люди становились раздражительными. Нередки провалы памяти, не заметил, как выронил из кармана ватника, не помнил куда засунул, или вор вытащил. Без «Хлебной Карточки», считай сам себе огласил смертный приговор, дожить до следующей «картонки», было нереально.

Обезумевшие от голода, люди научились жрать бродячих собак, кошек, крыс. В очередях перешептывались о людоедах, убивавших детей, молодых женщин.

На глазах у Ильи, лошадь подскользнулась подковами на льду и упала. Её, в миг, живую порубили, порезали на куски и растащили. Он говорил мне, – сразу не сообразил, откуда у прохожих в руках появились остро наточенные топорики. Потом понял, без топорика за спиной, из дома на улицу не выходили.

Знакомая девушка пожаловалась Илье, – пригласил зайти в гости одинокий мужчина, сосед. Открыл мне дверь, зашла. Он глянул на меня и говорит, проходи, садись, я сейчас. Ушёл на кухню. Слышу, вжик-вжик, нож точит. От ужаса пулей выскочила…

Нежданно, почтальон с улыбкой до ушей протянул полковому механику полевой треугольничек. Илья смотрел на безукоризненный почерк отца и не мог поверить, что письмо смогло проскочить через блокаду. Он не знал, решением правительства перевозка писем в осаждённый город, по значимости была приравнена к доставкам боеприпасов.

Отец писал из Баку: « Ольга, и Славик добирались до Баку почти полтора месяца. Поезда шли медленно, стояли в тупиках. Оля, на таких стоянках бегала купить Славику кислого молока и чуть не потеряла ребёнка, когда поезд без предупреждения тронулся, стал уходить от германских самолётов. Догнала. Натерпелась страху. Под бомбы не попали, но Славик подхватил гулявшую по поездам инфекцию, и когда они появились на пороге, ребёнок был чуть живой. Хорошо, сохранился врачебный неприкосновенный запас рыбьего жира. Каждый день по маленькой ложечке поставили Славика на ноги. Он очень добрый мальчик, не слезает с рук заботливой бабушки, всё спрашивает – а где мой папа? Когда он приедет? Оля смогла устроиться в столовую, кормит нефтяников. Нам, кое-что приносит поесть…

Мы ежедневно слушаем сообщения о Ленинградском фронте, о блокаде. В этих страшных условиях будь предельно организованным. Как врач, настойчиво рекомендую, меньше жидкой болтанки с мукой, о которых нам писал. Кусочек мяса в пайке кушай в сыром виде. Будешь варить – пропадёшь, опухнешь и погибнешь. Прислушайся к моему совету, иначе не выживешь. Наши победят и мы обязательно встретимся…».

Илья найдёт тихое местечко, сядет и перечитывает. Ему было важно заставить себя не падать духом, не сдаваться. Чувствовать себя нужным своей семье. И что бы не стояло на пути, надо выжить, встретиться, обнять всех. По совету старого доктора, так стал и делать. Отбивал ножом кусочек сырого мясо, густо посыпал солью, перцем, добра этого было предостаточно, давился тошнотой, но глотал. Письмо, как Глас с Небес, стал чувствовать себя немного лучше.

Как-то от такой еды началась такая диарея, что… Жизнь, день два и закончится. Помог ему русский ополченец, сосед по койке в казарме. Видя как Илья мучается, сказал, у тебя в вещь-мешке я видел аптечный кулёк, покажи мне, что там. Илья достал лекарства, завёрнутые ещё знакомой аптекаршей и высыпал на кровать. – «Ну милейший, господин поручик, вы совершенно не осведомлены в медицине. Принимайте вот эти порошки, должны помочь.» Кто был этот бескорыстный человек, который фактически жизнь спас, история не сохранила. Будем думать, из доброй, старой Санкт-Петербургской интеллигенции.

Моя школьная учительница по литературе, Евдокия Александровна Добкина, весной 1941 года, с отличием закончила Московский Литературный Институт. С началом войны, записалась на курсы медицинских сестёр и с группой таких же хрупких двадцатилетних девчат, вызвалась добровольно ехать в блокадный Ленинград. Группу девушек-медсестёр предупреждали, но они проявили мужество и прошли в блокадный город, где их распределили по госпиталям. Она многое рассказывала на своих уроках, чему была свидетелем. С годами многое забылось и когда её дочь, Лариса Зверкова (Добкина) переслала мне в электронном формате «Рукопись о блокаде», читать записки без содрогания было невозможно. Каждая строчка била наотмашь жестокой правдой.