Виктор Вейнблат - Майсен. Часть 2. «Времена не выбирают, в них живут и умирают»

Беспомощные молодые мужики, превозмогая боль, угрюмо терпели всё это, надежд на спасение уже не было, кто-то стонал, кто-то просто смотрел в небо, ожидая когда ангелы примут их души.

Врачу Вере с её двумя детьми и бабушкой, места в санитарном вагоне не нашлось, фактически и их бросили на растерзание германским нацистам.

По курортным городам поползли лёгкие танкетки, тягачи с пушками, грузовики с солдатами. Офицеры выходили из кабин оценивая обстановку. По городу замелькали мундиры грязно-зеленого цвета, зазвучала незнакомая речь. На немецком языке установили указатели по направлениям городов, общественных мест.

Запестрели плакаты с угрозами расстрела: «Если на территории города будет убит немецкий солдат, то за это немедленно будут расстреляны…».

Солдаты располагались на отдых в домах не тронутых войной. Зазвучали губные гармошки и с ними бравые солдатские песни. Оккупанты веселились, скоро конец войне, скоро победа. До нефтяных районов Грозного и Баку уже совсем не далеко. Со дня на день выступит турецкая армия, а значит, война для них закончится. Городок быстро накрыл мрак чужой власти.

Оккупанты хозяйничали не церемонясь, отстреливали собак, чтобы не гавкали, входили в дома, за съедобным. – Matka, davai kurka, eiki, mleko, kartoska…

Оккупационные власти, не мешкая, стали наводить свой порядок. По улицам стали расхаживать полицаи, набранные из местных.

Первыми указами приказали всем лицам еврейской национальности пришить на одежду жёлтую шестиконечную звезду и ждать распоряжений. Появление на улице без жёлтого знака— расстрел.

Собирая материал по Холокосту я обнаружил эпизод расправы с нашим родственником в Киеве:

«…З грудня 1941 р. було опубліковано наказ німецької комендатури, який зобов’язував усіх євреїв носити жовті зірки на грудях верхнього одягу діаметрів в 10 сантиметрів.5 грудня 1941 р. о 11-ій годині на Інтернаціональному майдані проти кінотеатру був повішений єврей Вейнблат, який їхав через Лебединський район і не знав про наказ носити жовту зірку…»

Вера как-то, во всё это не верила, ну не могут люди творить такое зло, да и советская пропаганда имела подлость всё это замалчивать. Массовая расправа фашистов над еврейским населением выдавалась за массовые расстрелы над советским народом. На то, у идеологов от ленинского коммунизма были свои расчёты. Остерегались вожди, в народе скажут, – да и чёрт с ними, с евреями, коль нас не тронут и под немцами проживём.

После короткого боя с курсантами пехотного училища в город Ессентуки вошла немецкая армия.

Вера на работу в госпиталь уже не пошла, молча присела у окна вырезать из жёлтой занавески шестиконечные звёзды, себе, маме, дочкам. В голове вертелась одна и та же мысль, значит, всё, что рассказывали раненые солдаты, правда.

Они же мне говорили, -доктор Вера, ты же еврейка, бросай всё и беги дальше, беги, не жди. Придут немцы и всех евреев, убьют, детей убьют, стариков убьют, тебя убьют, чтоб в Берлин отправить рапорт – Jden Frei…

Пришивала на одежду «Звёзду Давида», а слёзы душили, рвались выплеснуться из её больших глаз. Мучительно улыбалась, боялась передать страх неминуемой смерти своим маленьким девочкам. Дочки сами притихли, сидели рядышком, молча перекладывая в коробочках тряпочки, пуговки, фантики. Чувствовали приближение чего-то страшного.

Так бы и оборвалась жизнь и этой семьи, если бы не случай. В госпитале доктор Вера работала в паре с медсестрой Шурой Косиловой, молодой, симпатичной девушкой из местных. Сработались, сдружились, стали подругами-не разлей вода.

В этот день, Шура решила навестить подругу, узнать что и как. Пробегая по городу, случайно натолкнулась на знакомого ещё со школы парня. Он издали приметил её стройную фигурку, сделал круг и вышел навстречу, как бы случайно, в новенькой форме полицая, с винтовкой через плечо.

Школьный друг давно выказывал Шурочке свои знаки внимания, а нынче, при власти, решил проявить настойчивость перед «зазнобой».

– Привет красава. Ну, чо скажешь, как я тебе в форме?

– Ну, Гришан, ты прям, вылитый ариец! Глаз от тебя не оторвать.

Они ещё побалагурили, перекинулись фразами, посмеялись. Парень сделался серьёзным и спросил, – в гости примешь?

– Ну, …приму, коль напросился. А сам-то по дому поможешь? Крыша прохудилась, с потолка капает. Забор покосился, упадёт со следующего урагана, подпорки бы выставить. Сам видишь, мужиков на войну сгребли, инвалиды одни шастают, а какой с них толк. Я сейчас к подруге, ночевать у неё останусь, а завтра приходи, пирожков нажарю с капустой, как ты любишь.

Полицай задумался.

– Не, завтра никак, служба, панимаешь

– А в самоволку, слабо?

– Не, с фрицами такое не проходит, дисциплина у них, понимаешь. С ними разговор короткий. А для тебя я найду пару дней и ночей, шеф пообещал дать отдых.

– А чего это так, а?

– На днях всю городскую «жидовню», усех до еденного, вывозить начнём на отстрел в Минводу. Работы там будет много. Завтра, с утреца за город в дозор станем, чтоб никто не сбежал, а как эшелоны с жидами пойдут на Минводы, и нас туда же. Когда вертаюсь не знаю, но ты жди.

Услышав от полицая такую информацию, Шура подавила в себе волнение и попрощалась.

Пришла к своей подруге, докторше Вере.

С порога, трудом сдерживая волнение, полушёпотом стала говорить:

– Верка, что делаешь?

– Шью, носити жовту зірку.

– Давай, бросай шить, знакомого полицая встретила, он такое проболтался, я посей пор еле живая. Собираться и уходить из города надо, сегодня ночью. На днях будут сгонять на вокзал евреев, вывозить на расстрел в Минводы. Сегодня не уйдёшь, завтра днём за городом посты выставят, тогда всё, уже не проскочить.

Стемнеет и уходи, – шепотом повторяла одно и тоже Шура.

Верка обняла Шурку и со слезами ответила.

– Спасибо, дорогая, что предупредила. Да только куда мы пойдём, местность не знаю, в темноте собьёмся, круг в поле сделаем и зараз на посты к твоему полицаю и выйдем. А ещё маленькую на руках нести, да бабушка, как на своих больных ногах, не знаю. Не уйдём далеко, убьют нас всех. Так уж наша судьба развернулась. А ты, Шура, иди, не дай бог и тебя с нами схватят, кто там разбираться будет.

Подруги обнялись и разревелись. Потом Шура оттолкнула Верку:

– Ты что такое говоришь, я тебя не брошу, с тобой пойду. Я могу отсидеться, но ежели тебя и твоих девочек по дороге возьмут, до конца дней своих, казнить себя буду…

Короче, уходим вместе, ежели чо, вместе сгинем в чистом поле. Мне надеяться то же не на кого, а быть подстилкой у Гришки-полицая, не моё это.

Куда идти я знаю, нас школьный физрук водили в походы с ночёвкой, не думала тогда, что в жизни всё так пригодится. Я даже к себе домой не пойду за вещами, мало ли что случится, а вы пропадёте без меня. Сопли вытерли, зови маму, обмозгуем наш побег и собираемся. Выбора нет, дорогуша, коль не дойдём до наших, значит не судьба.