Татьяна Брыксина - Ипостаси: о них, о нас, обо мне

Легко сказать! И признаемся честно: бездарный человек из подобного наставления ничего бы для себя не вынес. Как оказалось – Саша Ананко вынес! Не из этого ли понимания родились такие строки?

Реальная судьба Александра Ананко складывалась типично для парней этого поколения: работа на заводе, служба в армии, первые влюбленности, первая бутылка портвейна… В общем-то не особо блещущая разнообразием и праздниками жизнь. Но были стихи. Они вели по жизни и спасали от самого худого. Появились первые публикации в «Сталинградской правде» и «Молодом ленинце», в журнале «Смена». Душа набиралась опыта, перо обретало устойчивость, строка окрылялась.

В 1964 году вышла первая книжка Александра Ананко «Предзорье». Всю жизнь он был благодарен за неё Маргарите Агашиной. Она реально помогла в её составлении и даже взяла на себя редакторство. Вторая книга, «Бессонница», вышла в 1968 году, третья, «Дороги», – в 1976. Три книжки к тридцати пяти годам – весьма неплохой результат, если вспомнить, как эти книжки давались в то время. К тому же и семейная жизнь вначале складывалась благополучно. Жена Галина родила Александру сначала сына Сергея, затем дочь Наталью. Было жильё, от отца осталась старенькая легковушка с гаражом около 9-й школы. Долгое время А. Ананко работал профессиональным водителем и очень любил это дело: дороги и попутчики давали новые темы для стихотворений, окрестный мир в окошках автомобиля расширял горизонты, открывал простую красоту родной земли. Так родился поэтический цикл «Нечаянные встречи». По одному лишь этому циклу можно многое понять в душе и характере Александра, в поворотах его судьбы.

В 1981 году он был принят в члены Союза писателей России (СССР). Перешагнувший этот рубеж считался почти небожителем в среде пишущего и издававшего первые книжки литературного народа. Нас было человек семь-восемь, одновременно подошедших к этой судьбоносной вехе. Саша – чуть старше других, но это ни о чём не говорит. Его творческая жизнь была открыта всем, а личная судьба едва осознавалась из-за пелены душевных погод-непогод наших собственных судеб. Ананко развёлся с женой, но оставался отечески привязан к детям, особенно к дочке. Он любил её нежно, гордился, что Наташа растёт красавицей. Ему, ушедшему из семьи, дважды улучшали жилищные условия: сначала на Баррикадной, потом на Советской – против Музея-панорамы. Но всякий раз оказывалось, что с трудом обретённое жильё доставалось семье. Блудного отца пытались адаптировать к общей семейной жизни, но итогом часто оказывалась улица. Последним земным пристанищем Александра была, если не ошибаюсь, чуть ли не коммуналка где-то в Городище. Он не роптал. Справедливости ради скажу, что уже замужняя дочь временами делала попытки наладить быт отца, дать ему хоть какую-то опору для приличного существования. Но душа поэта, как перекати-поле, стремилась на волю, в бессознательное перемещение от порога к порогу, от стола к столу. При этом (удивительное дело!), получая очередной долгожданный гонорар за книгу или крупную публикацию, он отвозил его дочери. И тогда наступали те самые идиллические недели, о которых я уже писала, – в чистой одежде и с посвежевшими щеками.

В мае 2001 года мы отмечали 60-летний юбилей Александра Ананко. В Пушкинском зале Дома литераторов был накрыт приличный стол, приглашены писатели, родственники и друзья Ананко. Счастливый и гордый юбиляр демонстрировал всем своих наследников, особенно внука Родиона. И казалось, что всё хорошо, так и нужно бы продолжать жить – в ладу с собой и с миром. Но перекати-поле на месте не удержишь, коли корневая связь с почвой безвозвратно утеряна.

Ну что ж, это судьба! – решили все. Я пыталась строго поговорить с Сашей, урезонить его. А он отвечал: «У меня всё хорошо. Жильё есть, одежда есть, дочка подкармливает». – «Но ты же худой, как барбоска!» – возмущалась я. «Жирные быстрее умирают», – коротко резонировал Ананко.

У Саши не было ни домашнего, ни сотового телефона. По писательской надобности я связывалась с ним через Наталью. Иногда не сдерживалась и упрекала дочь в бесприютной жизни отца. Знаю, это было несправедливо, но жалость к Ананко оказывалась сильнее. Наташа, конечно, обижалась, но и меня понимала. Её отец в неопознанных своих скитаниях дичал и замыкался, логику справедливых упрёков и дочерних слёз воспринимал с трудом. И всё же написал однажды:

Сейчас, когда Александра не стало, мне вдруг ясно открылось, что и она его любила, очень жалела, но ничего не могла исправить.

На подходах к маю 2011 года я осторожно спросила Наталью и бывшую жену Галину, что они думают по поводу приближающегося 70-летия отца. Дочь горько вздохнула, мол, какие тут юбилеи, если не знаешь, когда и с какой стороны, а главное – в каком состоянии ждать непутёвого именинника. Кому радость от этого праздника? На какие деньги праздновать? О чём тут говорить!

Самому Ананко никакие круглые даты и во сне уже не снились. В день его юбилея, 23 мая, я лежала в больнице и попросила Макеева прочитать мне по телефону какое-нибудь стихотворение бесхозного нашего скитальца. Василий отказался: «Выйдешь из больницы и читай сколько влезет». С чтением стихов Ананко у меня всегда возникали проблемы. Вроде бы и живопись яркая, и интонация не хилая, и правда нигде не нарушена, и образность – дай бог каждому, – неоспоримый талант! – но зачастую самые главные, несущие рифмы оказываются такими небрежными и приблизительными, что трудно было скрыть досаду.

Серёжа Васильев взвился бы сейчас: «При чём здесь рифма?!» Да, рифма – дело десятое, но слух-то раздражается. Разве я не понимаю, что значит быть поэтом? Но слух-то раздражается…

Чуть картавящий, грассирующий Ананко стихи свои выговаривал ярко, правильно ставя акценты. Слушая его, я сама себе удивлялась: отличные стихи! Нормальные рифмы! И чего это мне померещилось? Но с листа читалось по-другому.

Весь 2011 год оказался для него особо тяжёлым, а ведь начинался с такого прекрасного подарка: Пётр Зайченко подарил ему черный концертный костюм к юбилею! Мы нарядили Сашу и залюбовались: худоват, измождён, а хорош! Через несколько дней в подаренном костюме Ананко вошёл в писательский бар, и все ахнули. Где можно было так вываляться, так загубить ценную одежду? В ответ прозвучало молчание, можно было и не спрашивать. А потом он совершенно ужасно повредил руку. Кисть и запястье распухли и угрожающе посинели, словно по ним обухом топора колотили. С такой рукой он проходил несколько месяцев, отвечая на испуганные вопросы всегда одинаково: «Ничего страшного, это просто ушиб». – «А у врача-то был?» – «Был. Советуют носить руку на перевязи». И я опять позвонила Наташе. Она гневно ответила: «Вы – писательская организация, вот и лечите его. Может, в какой дом престарелых его примут!» Слава богу, Сашу Ананко приняли в дом престарелых, и он в относительном покое прожил последние месяцы. Правда, постоянно просил покурить и высказывал желание сбежать на волю.