Спиридон Кисляков - Нерчинская каторга. Земной ад глазами проповедника

Возлюбленные мои узники! Я чувствую, как часто в вашей груди вспыхивает целое пламя острого жгучего желания хоть немножко подышать забвением собственных ваших преступлений; я чувствую, как временами вам невообразимо хочется свободно, без угрызений собственной вашей совести пожить хотя бы несколько дней. Да, я все это чувствую, мало того, я даже по складкам ваших морщин, лежащих на угрюмых челах ваших, читаю всю пережитую и переживаемую тяжелую жизнь вашу. При виде вас невольно разворачивается страшная картина всей вашей прошлой и настоящей жизни. Я вскидываю свои на нее взоры и вижу, из каких только всевозможных красок и линий создавалась вся эта ужасная картина вашей жизни! Вот здесь, на этой картине я вижу яркую красную линию; она зигзагами проходит по всей этой грозной картине – это тяжелое наследие ваше! А вот я вижу другую, пепельно-желтую красочную линию, которая по всему контуру всей картины проходит – это та злополучная среда, которая развратила вас, толкнула вас на всевозможные преступления. Здесь я вижу особенно сгущенные краски серого с черными крапинками цвета – это собственные ваши преступления. Параллельно с этими набросками красок я вижу небрежною рукою набросанные желто-коричневого цвета какие-то отрывочные пестрые полоски. О, это пережитая вами страшная внутренняя борьба: совершить преступление или нет? С этими цветами и отрывистыми пестрыми полосками, как я вижу, тесно соприкасается черная узловая линия – это уже совершенные вами преступления! Здесь я вижу большую серую с желтыми крапинками, которая полукругом проходит, точно змея по всей этой страшной картине – это ваше отчаяние, это мучение вашей совести, это раскаяние вашей души, это смятение вашего духа, это внутреннее презрение к себе самому, это позор… стыд… самопроклятие… это лишение свободы… это тяжелые думы… это всякие страхи, беспокойства, пережитые вами во дни появления вашего перед следователем, перед судом… Через эту линию проходит очень много белых тончайших полосок – это жалость к родным, жалость к себе самому, жалость к родине… Но вот, кроме этих известных линий на этой картине вырисовывается еще целая сеть каких-то странных линий со всевозможными красками – это ваша ссылка на каторгу, это ваш путь, пройденный вами на это проклятое место, смоченный кровью от тяжелых, лежавших на ваших ногах и руках, железных кандалов, протерших до костей ноги и руки ваши – это тяжелая каторжная жизнь ваша. Внизу этой картины я вижу череп человеческий… я вижу разбросанные человеческие кости – это виселицы, это расстрелы… это тяжелая мученическая смерть, страшная картина вашей жизни.

– О, как страшна! – кто-то из арестантов плачущим голосом крикнул.

– Теперь, после сего позвольте спросить вас, есть ли выход из этого тяжелого затхлого состояния столь проклятой, каторжной жизни?

– Есть! – закричали одни арестанты.

Другие же громче первых закричали:

– Нет!

– Узники мои! Выход из нее есть. Я говорю: выход из нее есть. Это покаяние! (Арестанты плачут). Станьте все под отвесные лучи всепрощающей любви Христовой – и вы будете свободны от всякого внутреннего вашего мучения в себе самих. Идите путем осознания собственной греховности вашей перед Христом, поверните ваши разбитые сердца перед Ним, протяните к Нему руки ваши и скажите Ему: Господи! Что хочешь, делай со мною, а я не отступлюсь от Тебя, я обниму своими грешными, преступными руками святейшие ноги Твои и никогда больше не выпущу их от себя. Ты моя свобода, Ты моя родина, Ты моя семья, Ты моя жизнь, Ты мое утешение, Ты покой измученной души моей, Ты радость совести моей! (Арестанты все в слезах стали на колени). Возлюбленные мои, кроме Христа никто и ничто вас не переделает из страждущих, измученных, искалеченных душой в блаженных, свободных, веселящихся, радующихся сынов Божиих. Он один только властен это сделать с вами, только в одной Его святейшей воле такое всемогущество. Что же, согласны ли вы обратить лица ваши и бесповоротно направить стопы вашей воли ко Христу?

– Согласны! – все как один возгласили арестанты.

– Так идите же сейчас к Нему без отлагательства и какого бы то ни было замедления! Идем к Нему! Предварительно перед отходом к Нему я прошу вас: сейчас кайтесь, открыто кайтесь пред Богом.

Арестанты снова все пали на колени и начали публично каяться в своих грехах. Я при виде их такого искреннего всеобщего покаяния сильно плакал. После того, как они покаялись и исповедали грехи, местный священник разрешил их от грехов и на следующий день всех их причастил Св. Тайн. В тот же день, когда они причастились Святых Тайн, я отправился по палатам и по одиночным камерам, где с трех часов дня и до поздней ночи беседовал с ними. В одной из палат во время беседы подошел ко мне один арестант и говорит:

– Знаешь ли, господин проповедник, я – малограмотный человек, но скажу тебе: мне только один Христос и доставляет возможность вообще жить на земле. Один Он только доставляет мне радость. Вишь какое дело – все мы подлецы, все мы лжецы, обманщики, правды между нами нет. От этого, знамо дело, и кругом царит зло, насилие, ложь, неправда и т. д. Вот отчего так тяжело – тяжело живется. А когда вспомнишь о Христе, да как подумаешь о нем, да так, вишь ты, вся моя внутренность и загорится радостию. Отчего? Оттого, что Он один – одна правда, Он один – свет, Он один – доброта. Он один – безгрешный мир. Вот оно в чем дело.

Я, слыша это, похвалил его за чистые мысли о Христе и стремления к Нему.

В тот же день мне пришлось встретиться в одиночной камере с одним интересным каторжником. Он несколько лет прикидывался глухонемым. Когда я пришел к нему и начал с ним говорить, он прослезился и сказал мне:

– Если вы друг арестантов, то поклянитесь, что никому не скажете, что я не немой и не глухой.

Я поклялся. Тогда арестант тихим голосом, почти шепотом начал мне говорить:

– Я очень нервный, мои нервы развинтились от моих преступлений. Чтобы избежать всякого рода разговоров с арестантами, я решил прикинуться глухонемым. Перед тем, как стать глухонемым, я убежал из тюрьмы; меня поймали, высекли, и с того времени я перестал говорить.

Отдых работающих в разрезе

Возвращение ссыльно-каторжных с работ

– Вам тяжело в таком состоянии находиться, – сказал я ему.

– Нет, – ответил арестант, – я далеко лучше себя начал чувствовать: здоровье-то мое очень сильно пошатнулось. Если бы я не прикинулся глухонемым, я бы не вынес, я наверное самоубийством кончил бы.