Спиридон Кисляков - Нерчинская каторга. Земной ад глазами проповедника

– Ну, дальше, – сама себе сказала брюнетка. – «Блаженны изгнанные за правду…» Скажите, какую здесь Евангелие подразумевает правду? – спросила меня арестантка.

– Самого Христа и евангельское учение, – ответил я.

– А тут нет разве места политической правде? – серьезно спросила меня брюнетка, не сводя с меня своих черных глаз.

– Нет, – ответил я.

– Почему? – возразила она.

– Потому что вообще политическая правда есть стремление к власти, а власть, как власть, есть насилие. Насилие же само по себе есть ужасное зло.

– Екатерина Васильевна! Где она? Екатерина Васильевна! – возбужденно кричала брюнетка. – Екатерина Васильевна!

– Я здесь, здесь, – ответила пожилая арестантка.

– Поздравляю вас!

– С чем? – удивленно смотрит на нее старая Екатерина Васильевна.

– Как с чем? Вы слышали, что этот молодой проповедник сказал? Он не признает никакой власти, он считает всякую власть насилием, злом. Он анархист, как и вы, – развязно сказала брюнетка.

– Я его с большим вниманием и интересом слушаю, – ответила Екатерина Васильевна.

– Ну так вот, мы будем знать теперь, что вы, молодой проповедник, по своим убеждениям – анархист! – тоном важности сказала брюнетка.

– «Блаженны вы», – растянуто читает арестантка, – «когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня…»

Прочитав это, она быстро спросила меня:

– Христос – Бог. Как же можно злословить за Него людей, признающих Его своим Богом? Разве это можно?

– Всякий безбожник является прежде всего самым ярым врагом Христа; а поскольку он является таковым по отношению ко Христу, постольку он и ненавидит христиан и злословит их, – сказал я.

– Это правда, сущая правда, – подтвердила одна молодая арестантка.

Брюнетка только подернула плечами.

– «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах», – еще растяжно повторила слова «на небесах». – Тут я недоумеваю: почему же только на небесах, а не на земле?

– Позвольте, дорогая, – сказал я. – Христос не сказал «только», так что это слово является вашим вымыслом. Что же касается того, что Христос переносит награду для своих последователей на небеса, то это еще не значит, что последователи Господа будут лишены на земле всяких благ. Я не говорю: всяких удовольствий мира сего, я говорю только «всяких благ». Об этих-то благах в другом месте Христос говорит так: «Истинно, истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царства Божия и не получил бы гораздо более в сие время и в век будущей жизни вечной» (Лк. 18:29–30).

– Что же может последователь Христа взамен всего этого получить? – спросила меня брюнетка.

– Он получил бы за все это прежде всего Самого Христа, а со Христом он получил бы все, – сказал я.

– Что же «все»? – спросила меня Екатерина Васильевна.

– Под этим «все» он получит себя самого уже не в качестве грешника, а в качестве совершенно нового человека во Христе; он, благодаря своей внутренней близости ко Христу, непременно умолит Господа, чтобы его родители, его жена, его дети, его родные, оставленные им ради Царства Божия, все были спасены, все были подобны Господу; он, благодаря своей любви ко Христу, будет еще в этой жизни преисполнен всякого духовного блаженства, всякой благодатной радости и всяких таких творческих духовных сил Всесвятого Духа, при наличии коих он столько сделает здесь и людям, и животным, и вообще всей твари добра, что обыкновенным людям это даже и никогда не приходило в голову! – сказал я.

– Это фантазия – ответила мне брюнетка.

– Разве фантазия то, что христианство победило мир? Разве фантазия, что только одно христианство рождает гениев? Разве фантазия, что природа только одним христианам открывает свои тайны, вроде тех или других физических законов? Где вы нашли, чтобы еврею или магометанину, или буддисту, или какому-нибудь шаману природа открыла тот или иной свой закон? Кроме сего, факт налицо, – что все гении порождаются на почве христианства.

– Почему на почве христианства? – почти раздраженно спросила меня брюнетка.

– Только потому, что оно свою творческую силу заимствует исключительно от одного Христа, – сказал я.

– Ну, ладно, – сказала брюнетка, – пойдемте дальше по Евангелию.

– Хорошо, – согласился я.

Брюнетка тихо, почти про себя прочитала с тринадцатого по двадцатый стихи пятой главы по Матфею. Следующие же стихи: двадцать первый и двадцать второй она прочла громко и подряд два раза. Потом остановилась и куда-то далеко-далеко ушла мыслью. Я не сводил с нее глаз. Минута, другая, третья – пауза.

– Да, – вздохнув, проговорила она. – Ничего подобного я не читала. Это для меня просто откровение. Как же я раньше этого даже в самом Евангелии не находила? Знаете: мне очень не хочется сознаться в превосходстве Евангелия над всеми специальными существующими идеями и мне сейчас просто хочется, чтобы Евангелия не было в мире и чтобы его никто не знал. Так что, откровенно говоря, я сию минуту чувствую страшное бешенство в своем сердце против Евангелия. Но против своей воли прошу вас: дайте мне ваше Евангелие только на одну ночь, завтра я вам его верну. А теперь – до свидания.

Я вышел с какою-то внутреннею радостью от этих политических узниц. На следующий день я опять произнес проповедь всем арестанткам на тему: «Сын Давидов, помилуй меня!» (Мк. 10:47). По окончании проповеди, политические арестантки опять позвали меня к себе. Брюнетка, отдавая мне Евангелие, говорит:

– Есть, над чем задуматься.

И сама горько заплакала.

– Что с вами? – спросил я.

– Это моя тайна, – ответила она.

Екатерина Васильевна сидела тоже какая-то задумчивая, с опущенными глазами.

– Что же, о чем будем сейчас беседовать с вами? – спросил я.

Брюнетка вздохнула и начала говорить:

– Я сегодня не спала всю ночь, всю свою жизнь не раз перебрала по косточкам. Это меня заставило так все передумать, пересмотреть – только одно Евангелие. Подруженьки мои, здесь находятся такие принципы человеческой общественной жизни, каких ни Маркс, ни Энгельс, ни Лассаль, ни Кропоткин, ни другие вожди социализма совершенно не имеют. Так, например: «Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего подлежит суду; кто скажет брату своему «рака» – пустой человек, подлежит синедриону (верховному суду); а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной». Я не знаю, что такое геенна огненная? – спросила она.

– Истребление, – ответил я. – Вот один из многих принципов. Представьте себе: по учению Евангелия, гнев есть начало убийства или, лучше сказать, самое семя убийства. Не будь в нас гнева – не было бы между нами ни раздоров, ни взаимной ссоры, ни убийства, ни смертной казни, ни самой страшной войны, ни даже какого бы то ни было со стороны друг друга умаления личности, вроде того: ты – дурак, ты – негодяй, или ты – никуда не годный. Удивительный принцип! Дальше: «Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником и пойди, примирись с братом твоим и тогда приди и принеси дар твой. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя суду, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу. Истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь последний кодрант». – По-моему, это значит, что христианин безусловно обязан даже в других против себя подавлять с корнем вырывать силою мира, силою самоотверженной любви, какое бы то ни было чувство неудовольствия, чувство вражды и т. д.