Лев Квин - Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени

Ни у входа, ни внутри здания постовые в форме народной полиции не задерживали меня, хотя и окинули ощупывающим взглядом, особенно пустую кобуру. Лишь у двери секретариата сидевший там полицейский спросил по-русски:

— К кому?

— К товарищу Ракоши. От подполковника Гуркина.

Полицейский разрешающе кивнул.

В приемной сидело человек десять: венгерские военные в высоких чинах, штатские, похоже, из комитатов [10] Комитат — в Венгрии область. .

Я сразу подошел к помощнику первого секретаря, которого знал еще в военные годы:

— Привет, Дьюри! Мне к твоему хозяину. И очень срочно.

— Садись! Сейчас доложу.

Он вышел. Я остался стоять, оправил гимнастерку.

Дьюри вернулся:

— Товарищ Ракоши очень занят. Он просил передать, что нужно, через меня.

Такой поворот событий в полученные четкие инструкции никак не вписывался.

— Не пойдет! — категорически рубанул я. — У меня другое распоряжение. Только лично!

Дьюри в растерянности жевал нижнюю губу. Что-то его не устраивало.

— Хорошо, — произнес он не очень уверенно. — Попробую еще раз.

Слегка озадаченный, я стал ждать. «Что произошло? Почему Ракоши меня сразу не принял? Гуркин забыл позвонить? Исключено!.. Не дозвонился?»

Боковая дверь возле стола помощника отскочила с треском, будто ее с силой толкнули ногой. На пороге появился сам Ракоши, за ним высился Дьюри с кислой миной, видно, заработал нагоняй.

Ракоши я видел неоднократно, хотя лично знаком с ним не был. Он приезжал к нам в отделение, к Гуркину, когда я еще там не работал. А потом еще раз, уже не один, а вместе с другим секретарем ЦК Эрне Гере, частым нашим гостем. Как раз в это время я отвозил Зою в родильный дом.

Небольшого, можно даже сказать, маленького, почти карликового роста революционера мировой известности никак нельзя было назвать видным мужчиной. Крепыш с несоразмерно большой, яйцевидной формы лысой головой и миндалевидными темными глазами. Короткие крепкие ноги. Не по туловищу длинные руки с мощными кистями человека, с детства занимавшегося физическим трудом.

— Ви? — словно выстрелил, глядя прямо мне в глаза, раздраженно сжимая и разжимая увесистые кулаки.

Почему-то он был в ярости. Обычно присущее ему обаяние могучей силы воли и бурлящей энергии отступило на второй план перед непонятной вспышкой крайнего раздражения.

Я молчал. Что такое — «ви»? Констатация? Обвинение? Что можно ответить на такой странный вопрос?

— Ви? Я спрашиваю?

Ракоши хорошо говорил по-русски, обычно не делал ошибок. И лишь звук «ы», как и большинству венгров, даже долго проживших в Советском Союзе, ему не давался никак.

— Ви понимаете, где находитесь? — наконец произнес он такое, на что хоть ответить можно.

Я, пытаясь разрядить обстановку, улыбнулся:

— Догадываюсь.

И мгновенно сам ощутил, насколько натянуто прозвучала шутка.

— Догадливый, значит, — Кулаки продолжали сжиматься и разжиматься. — Решил посмотреть на товарища Ракоши и просто-напросто вызвал его к себе. На просмотр. Так?

— Нет, не так, товарищ Ракоши. Меня послали увидеть вас и передать...

Я оглянулся. Все присутствовавшие в приемной, отдавая дань уважения первому секретарю, поднялись со своих кресел и напряженно вслушивались в наш странный диалог: кто с интересом, кто хлопая глазами и явно ничего не понимая.

— Увидеть и передать вам...

— Что за цирк вы здесь устраиваете, офицер? — раздраженно перебил он меня. — Я же ясно приказал: передайте все, что надо, товарищу Нонну...

— Велено передать вам с глазу на глаз... Товарищ Гуркин...

— Вот я сейчас позвоню товарищу Гуркину и скажу, как ведет себя здесь его офицер... — и шагнул к телефону, все такой же злой, но, подняв трубку, тут же передумал. — Нет, я лучше позвоню от себя и тогда... Следуйте за мной! — и, стремительно развернувшись, огромными, не по росту, шагами, понесся по пустому коридору.

— Кабинет пятнадцать, — бросил мне Дьюри вдогонку.

Он не зря назвал номер кабинета, хотя я поначалу удивился: зачем это, я же следую за Ракоши. Но тот за первым же поворотом длинного коридора моментально исчез у меня из глаз.

В приемной пятнадцатого сидел человек, на сей раз в штатском.

Он не обратил на меня особого внимания, лишь мимолетно кивнул на дверь за своей спиной: можно заходить. Вероятно, Ракоши на ходу предупредил его.

Первый секретарь ЦК уже разговаривал с Гуркиным запальчиво и сердито:

— Я хочу еще раз подчеркнуть, что ви это сказали достаточно неясно... Ладно, ладно, теперь мне стало понятно.

Он бросил трубку на рычаг, пробормотал себе что-то под нос, вероятно нелестное для Гуркина. Протянул ко мне свою лапищу, поманил пальцем-сосиской:

— Ну, давайте!

Я извлек из планшета пакет. Он небрежно надломил печать, вытащил бумаги, стал читать.

Я продолжал стоять по стойке «смирно». В кабинете, разумеется, были и стулья, и кресла. Но самовольно сесть в такой ситуации я не решался. Ладно уж, постою навытяжку перед первым секретарем ЦК!

Лишь пробежав глазами машинописный текст, Ракоши поднял голову и вроде бы только сейчас узрел, что я по-прежнему стою согласно строгому армейскому правилу.

— Садитесь, что ви застыли как столб, — вроде бы удивился он. — Вон в то кресло. Я еще буду делать кое-какие заметки.

— На отдельном листочке, пожалуйста. И передайте в соответствующие инстанции по своей линии, — тут же отреагировал я, согласно инструкции, и сел.

— Уже знаю! — улыбка на миг просветлила его темное хмурое лицо. — Удивительно дисциплинированние офицери у товарища Гуркина. Так и передайте ему, не забудьте!

И стал читать дальше. Дошел до конца. Задумался ненадолго, откинувшись в кресле и закрыв глаза. Затем быстро-быстро набросал несколько строк, напоминавших стенографические записи, в большом отрывном блокноте.

— Товарищ офицер, — обратился ко мне. — Я хочу показать эту... бумагу товарищу Иожефу Реваи. Это наш идеологический бог, — пояснил он, и снова улыбка преобразила его малопривлекательное лицо.

— Знаю — кивнул я.

— Значит, ви не против?

— С разрешения подполковника Гуркина, товарищ Ракоши.

Он ничего не сказал, Только вновь помрачнел, качнул неодобрительно головой. Видно, не переносил товарищ Ракоши, когда ему перечили даже в такой деликатной форме.

Гуркин, разумеется, попросил передать мне трубку.

— Можно, — услышал я его размеренный голос, в котором мне все-таки почудился сдавленный смешок. — Только так же: вы лично присутствуете при этой процедуре. И постарайтесь вернуться как можно быстрее. Товарищ из комнаты Матьяша уже вышел. Расшагивает теперь по холлу, проявляет сильное беспокойство.

Ракоши отвел меня в соседний кабинет.

— Вот, Иожеф, познакомься с самым дисциплинированным на свете офицером Красной Армии, — сказал он по-венгерски. — Только, сдается мне, что ом очень внимательно прочитал в свое время роман о некоем чешском солдатике, изображавшем себя простачком... Я ему все сказал, — перешел он на русский, обращаясь ко мне. — А дорогу к выходу ви найдете? — и опять повернулся к Реваи. — Прочитаешь, визови Нонна, пусть проводит.