Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

Иванов. — Я очень просил бы вас ответить на некоторые вопросы; например, о выдаче крупных сумм чинам департамента, Курлову; на каких основаниях они выдавались, по какому распоряжению? Мне не важны цифры, а важен порядок выдачи таких крупных сумм. Затем припомните о пятимиллионном фонде, который был в распоряжении Штюрмера?

Белецкий. — Я против этого тогда стоял.

Иванов. — Затем вы сами сказали относительно сумм Распутину и другим, не принадлежащим департаменту. Затем о расходах на перлюстрацию.

Белецкий. — Я не могу припомнить сумм.

Иванов. — Мне неважны цифры, а какой был порядок?

Белецкий. — Я не помню, из какого источника эти деньги были. Может быть, вы будете любезны, у вас в делах имеется, и вы мне скажете время?

Иванов. — При допросе мы вам напомним. Затем частный вопрос: 15 декабря 1915 года было выдано министру Хвостову 18 тысяч на поездку в ставку. Что это такое?

Белецкий. — Это было время, когда и я в ставку ездил.

Иванов. — (читает): — «15 декабря 1915 года. Сенатор С. П. Белецкий приказал представить 18 тысяч на известное министру внутренних дел назначение. Деньги представлены лично. На поездку в ставку».

Белецкий. — Тут есть расходы и на мою поездку.

Иванов. — Вы укажите нам, каким порядком выдавались и расходовались эти суммы.

Белецкий. — Может быть, вы у министра возьмете? У него был список сумм, мне отпущенных. Мне хотелось бы, чтобы у вас не было сомнений, что я мог себе присвоить.

Председатель. — Мы это точно выясним.

Белецкий. — Мне это важно лично для себя, потому что там были деньги, которые мне давались на поддержание престижа. Я скажу, как, для чего и с какой целью они расходовались. Во избежание разговоров, я сделал некоторую отчетность, потому что тут я расписок не брал. Например — умер Распутин, я мог написать, что дал ему триста тысяч, положивши из них двести тысяч в карман. Но я ему не давал, я давал значительно меньше. Предположим, умершему Корфу я мог написать — 10 тысяч, но, кто же мне не позволит написать 15.000? Ведь покойника не спрашивают, а что всякий получал, это каждый скажет.

Председатель. — Вам, в личных интересах и в интересах истины, нужно это установить.

Белецкий. — Вы видите мою точку зрения. Я хочу многое сказать, но не могу припомнить.

Председатель. — Мы вам многое по отметкам напомним. Дела сохранились и в большом относительно порядке.

Белецкий. — В ревизии одесской имеется отчет. Можете получить впечатление полной картинки. Громадная печатная моя записка, с характерной отметкой Столыпина. В каком виде находилась отчетность на местах; мне приходилось не по политическим делам, а как финансовому вице-директору.

Председатель. — Вы сделаете отметки, чтобы запомнить. Мне нужна Вырубова, Горемыкин. Мне хотелось бы установить, насколько у Горемыкина было политической инициативы в отдельных мероприятиях. В частности, еще вопрос о цензуре, военная цензура, внутренняя цензура.

Белецкий. — Я то, что знаю, могу. Но мне так трудно. Я не могу быть точным настолько, чтобы к моим словам относиться с особенным доверием.

Председатель. — Где не знаете, вы оговорите. Затем мне нужна обстановка назначения министров, известная вам за последнее время смена министров.

Белецкий. — Я немного постараюсь обрисовать эту картину. Хотелось бы коснуться картины назначения Штюрмера, из которой вы могли бы судить о возможном будущем. Я уходил, я был вдали.

Председатель. — Интересно выяснить, что представлял собой Распутин, который имел такое громадное влияние. Стояла ли за ним определенная политическая группа или это была тоже «трость, колеблемая ветром», т.-е. он проводил свою личную политику, немножко в параллель Андроникову. Затем нам хотелось, чтобы вы очертили личность Воейкова и Вырубовой с точки зрения их значительности и влияний. Вы были довольно близко, наверху этой лестницы. Дайте нам очерк политической жизни двора. Нам интересно очертить политическую атмосферу или отсутствие атмосферы.

Белецкий. — Они были очень конспиративны. Потом у Распутина и у Вырубовой были известные особенности, свойственные их характеру. Например, при назначении Хвостова, вы видите картину скрытности. Я буду высказывать свой взгляд на Вырубову и ее отношения к Распутину в тот период, когда я их видел. В обществе живет масса легенд. Я буду говорить, как я себе представляю.

Председатель. — Затем я вас удержал, когда вы заговорили об эпизоде из жизни церкви, о мощах Иоанна, и т. д. Дайте краткий очерк того, что вам известно из жизни церкви, из жизни верхов духовенства, в связи с Саблером, с Самариным. Вы готовились стать обер-прокурором?

Белецкий. — Я не готовился… Это случайность… Я мог. Я боюсь сказать, я боюсь одного. Я говорю, я от этого не отказываюсь, я даже один эпизод рассказал, но вы сами знаете, что в составе нашего духовенства были лица, которые выступали против Распутина и обвиняли его. Я укажу на этих лиц.

Председатель. — Затем мне хотелось бы, чтобы вы, ради интересов родины, ради интересов истины, указали малейшее проникновение шпионажа и измены в эту среду. Вы помните, что развал верхов государства в высшей степени благоприятствовал проникновению всяких таких течений. Не было ли у вас каких-нибудь фактов?

Белецкий. — У меня было дело Васильчиковой. Письма ее, заявления и т. д. Но ведь в этой области я всего государыню в жизни видел три раза, в первый раз, когда был в университете, во второй раз, когда представлялся, когда вся Россия представлялась во время трехсотлетнего юбилея дома Романовых, и в третий раз — лично. Я об этом буду писать в свое время, свои впечатления. Я знал ее влияние, как я себе представлял ее значение. Но вот тонкости, могло ли тут проникнуть германофильское течение, — этого я взять на душу не могу.

Председатель. — Я задавал вопрос в более общей форме; даже не имел в виду двор, я имел в виду лиц окружающих, — Штюрмера, Протопопова, этих господ, эти верхи правительства. Быть может, даже не в то время, когда вы были еще у власти, несколько позже, в те интенсивные месяцы развала, которые предшествовали революции. Не забудьте вопроса о канцлерстве Горемыкина.

Белецкий. — Этот вопрос входит в сумму вопросов. Между прочим, дело касается сына (не знаю, сенатор ли он теперь) старика, который был несчастен в детях, первоприсутствующего соединенного первого и уголовного кассационного департаментов А. М. Кузьминского. [*]Если это нужно, я могу написать.

Председатель — Затем о Сухомлинове. Мне хотелось бы, чтобы вы сказали все, что знаете об изменнической стороне действий Сухомлинова, по отношению к статье 108, за исключением того, что нам известно по делопроизводству.