Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

Белецкий. — Я могу сказать об интимной стороне, что предпринималось для дела и под чьим влиянием. Первая часть этого дела проходила при мне. Я знаю Сухомлинова еще с Киева. Он был одно время профессором генерального штаба, мой тесть был тоже профессором генерального штаба. Первое, арест Манасевича, [*]который при мне проходил. Я знаю Манасевича [*]давно, с Киева.

Щеголев. — В связи с Мануйловым [*]осветите дело Фрейната и Гротгуса.

Председатель. — Я хотел, чтобы вы осветили переходы Штюрмера с поста председателя совета министров на пост министра внутренних дел и, в особенности, на пост министра иностранных дел.

Белецкий. — Это случилось в мое отсутствие. Поливанов и я ушли. Я ушел за беседу. [*]Но Штюрмер хотел, повидимому, примириться со мной, потому что я знал, какими путями он проходил. Я его знал давно. Я знал его с Самары, потому что сын его как раз в ту пору приезжал туда. Теперь я припоминаю, что я в то время был в числе тех лиц правой группы, которые во второй половине 1914 года, по субботам, собирались вечерами. Тогда Штюрмер хотел устроить у себя политический салон, реагирующий на политические запросы; вопрос о Галиции, постановка там православных начал, поднятый Самариным вопрос о Польше, точка зрения московского Базилевского, она там проходила; это время интересно. Может быть, вы обратите внимание еще на одно интересное дело. Вы можете его сопоставить со многими делами. Вы увидите даже влияние сената, что делает сенат, как он действует. Вы его там найдете. Это дело хранилось под особым секретом, — дело перводумских депутатов. Может быть, вы припомните, что в 3-й Думе были запросы по этому предмету и затем некоторые члены Думы были командированы. Министр юстиции обязался показать, что это было правильно, и Думу успокоил. Но тут было скрыто одно обстоятельство.

Председатель. — Вы не стесняйтесь. Мне хочется проверить мою точку зрения.

Белецкий. — Вы возьмете это дело для проверки и увидите. Там было указано депутатам Государственной Думы и даже была указана статья о розыске скрывшихся лиц, в числе которых была…

Председатель. — Вы имеете в виду Шорникову и Бродского?

Белецкий. — Да, я хотел сказать по делу Шорниковой. Шорникова была в секретарской части, и она документы представила. Дело Шорниковой при мне возникло, потому что она приехала из заграницы, боясь возможных на нее покушений, в Петроград. Я хотел бы рассказать по этому делу, когда оно будет у вас в руках.

Председатель. — Оно здесь. На что вы хотите обратить внимание? Я думал, что вы нам укажете какое-нибудь интересное дело, которое нам не попадается.

Белецкий. — Это дело интересное, вы там найдете мой доклад Корсаку в присутствии всего совета министров относительно Шорниковой.

Председатель. — Остановимся на деле Шорниковой. Первый период вам мало известен?

Белецкий. — Когда я ушел из этой комнаты, мне припомнилось, что мое участие в деле Шорниковой началось с того момента, когда Шорникова явилась сюда, в Петроград, к начальнику охранного отделения. Был разговор о том, что с ней делать. Она по розыскному циркуляру значится. Она явилась, нужно принять меры к осуществлению розыскного циркуляра; между тем она имела соприкосновение с второ-думскими депутатами. И вот был составлен доклад. Это дело я сейчас же доложил Джунковскому и министру внутренних дел. Здесь мне впервые пришлось встретиться с точкой зрения Джунковского определенного свойства. Он сказал, что раз ее разыскивают, то что же мешает? Ее нужно сейчас же взять и предать суду.

Иванов. — Потому что она разыскивалась судебным следователем?

Белецкий. — Потому что она значилась по розыску судебного следователя. Она подлежала суду верховному в сенате. Меня останавливала в ту пору точка зрения департамента, что она была сотрудницею, что это может вызвать большое смущение умов, взволновать Государственную Думу и т. д. На этом можно было построить целую систему революционной агитации. Вот почему я ему сказал, что департамент полиции в этом отношении держался в смысле охраны сотрудников. Как, например, я привел ему сотрудницу генерала Климовича — Жученко, которая за последнее время находилась в Берлине и как ее охраняли. Вообще провал может сказаться нежелательно. Я даже по этому делу говорил с Корсаковым, [*]прокурором судебной палаты, который во многом, конечно, помогал охранному отделению, как и весь состав прокурорского надзора. В ту пору работал по делам политического розыска И. К. Смирнов. Тогда дело было доложено Маклакову, который переговорил с Щегловитовым. Но Джунковский на этом деле настаивал прочно, настолько прочно, что говорил, что, если это нужно, даже готов, чтобы дело было доложено и дальше. Так как это дело касалось Государственной Думы, могло взволновать ее, то правительство с этим должно было считаться; поэтому дело было доложено председателю Совета министров Коковцову. Это была вторая половина лета 1913 года, когда государь император, вместе с августейшей семьей, после торжеств юбилейных, находился в шхерах. Было назначено экстренное заседание совета министров на даче В. Н. Коковцова, на Каменноостровском. Только не там, где жил Столыпин, потому что после его смерти этот дворец был отдан императрице Марии Федоровне, и в нем жила Ксения Александровна. Это был маленький флигелек, который находится параллельно к левой стороне, недалеко от летнего помещения канцелярии министра внутренних дел, на Елагином острове. На заседании присутствовали, насколько я припоминаю, из министров — Сазонов, Кривошеин, Григорович, Щегловитов, Тимашев, Коковцов, Маклаков, Джунковский.

Председатель. — Золотарев?

Белецкий. — Нет, Золотарев не был; за министра, во время выездов Маклакова в подмосковную дачу, Джунковский, как старший; он был товарищем министра по политическим делам. Я и прокурор судебной палаты Корсак.

Председатель. — Какой вопрос из дела Шорниковой интересовал совещание?

Белецкий. — Переговорив с особым отделом, мы пришли к заключению, что лучше с Шорниковой не связываться, дать ей заграничный паспорт под вымышленной фамилией, дать около трех, четырех тысяч денег и отправить ее снова куда-нибудь заграницу, но не в те круги, где много наших эмигрантских колоний; предпочтительно отправить ее в славянские земли, где ей не придется встретиться с революционными деятелями, которые могли ее узнать, и т. д. Джунковский стоял на другой точке зрения. Она, действительно, производила впечатление (я говорю со слов Коттена и лиц из особого отдела, я лично ее не видел раньше), что все в ней было убито, понимаете, как бы надломлено было. Она была в состоянии прострации полной, и уже задора, ничего такого, в ней не было. Она в нас видела последнюю возможность спасения от того, что могут ее убить. Она верила, что мы должны ей помочь, что-то для нее сделать. В этот период полковник Коттен поселил ее в меблированных комнатах, под вымышленной фамилией, без прописки паспорта. По моему распоряжению выдавалось ей содержание на руки, до того момента, пока не разрешится вопрос. Она приходила несколько раз в департамент. Потом ей сказали, чтобы она уменьшила свои прогулки в департамент, чтобы не обращала на себя внимания, потому что могла кого-нибудь встретить, или в департаменте, случайно, или по дороге. Так вот был возбужден вопрос. Мною была доложена моя точка зрения В. Ф. Джунковскому. Джунковский стал на совершенно противоположную точку зрения. Н. А. Маклаков на себя решения этого вопроса не взял, в виду важности вопроса, и было созвано экстренное заседание совета министров.