Адам Улам - Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

Тяжелое положение, крутые меры. Но вероятно, среди этих «зажиточных» не только дворяне и бывшие царские чиновники, но и инженеры, врачи, кого Ленин пытался привлечь к работе на социалистическое государство. Они тоже должны оставаться без хлеба в течение «трех дней», они, которым всего несколько дней назад он гарантировал «привилегированное положение»? В этом заключается парадоксальность советской власти, в этом проявляется двойственность, свойственная натуре Ленина. Люди, которых искали, чьего расположения усиленно добивались, которым давали дополнительные пайки, неожиданно стали классовыми врагами, их преследовали и оскорбляли «люди с винтовками».

А вот с главной проблемой, стоявшей перед новым правительством, проблемой мира, ситуация складывалась иначе. Здесь не было никаких но и если; нельзя было свалить вину на буржуазию, саботаж, кулаков или что-то еще. Мир обещали большевики. Если его не удастся достигнуть, если солдаты не смогут отправиться по домам, никакие оправдания не помогут Ленину, и он разделит участь Романовых и Керенского.

Поначалу проблема казалась легкорешаемой. К счастью для себя, большевики были введены в заблуждение собственной пропагандой: они приходят к власти, призывают все народы к миру, русские солдаты братаются с солдатами противника, заключают «мир в окопах». Скоро германская армия растворяется в превосходящей по численности русской армии, с позором выгоняет офицеров, и заключается мир. Очень просто.

Историки никогда не прекращали критиковать большевиков за простодушное предположение, что германский солдат похож на своего русского собрата и что большевистская пропаганда окажет на Reichswehr (рейхсвер) такое же влияние, как на деморализованную русскую армию. Суждение в корне неправильное. Если бы рядовой большевик перед 25 октября был в состоянии представить Брест-Литовск, то, скорее всего, пустил себе пулю в лоб или присоединился к стойким меньшевистским оборонцам. Повторюсь: счастье, что они были столь наивны.

Но так ли наивно было в конце 1917 года рассчитывать на то, что Европа после трех лет войны испытывает отвращение к человекоубийству? Волнения вспыхивали во французской армии, на германском флоте, так что надежды большевиков питались не просто доктринерской глупостью.

Разделял ли Ленин эти надежды? его поведение говорит о том, что он более реально, чем большинство большевиков, оценивал силы германской военной машины. По сути, этот русский провинциал не испытывал особого энтузиазма, в отличие от космополита Троцкого, верящего, что в течение нескольких недель Комиссариат по иностранным делам будет распущен. Ленин, говоря 24 февраля 1918 года о врагах, о германской армии и ее командующих, воспользовался откровенно грубыми выражениями: «До сих пор наши враги были жалкими и ничтожными… идиот Романов… болтун Керенский… горстка студентов и буржуазии. Теперь против нас выступает гигант…» [314]

Странный язык для социалистического доктринера. Никаких упоминаний о классах, о законах истории и т. п. Акцент делается исключительно на личной несостоятельности предыдущих противников и боеспособности немцев. В этом еще одна составляющая величия Ленина: его способность в решающие моменты абстрагироваться от любых иллюзий, порожденных доктриной.

Но в тот момент не было никакого выбора. «Солдаты, дело мира в ваших руках. Вы не должны позволить контрреволюционным генералам саботировать великое дело мира…» – с этими словами Ленин обратился к русским солдатам 10 ноября. Войска на передовой должны выбрать собственных представителей для ведения переговоров с неприятелем.

В тот же день Ленин обрушился на «лживую» буржуазную прессу, обвинившую правительство в стремлении заключить сепаратный мир с Германией. «Мы предлагаем немедленно начать переговоры о всеобщем мире». Но очень скоро он убедился в том, что западные союзники не собирались признавать в качестве правительства России эту группу анархистов и авантюристов.

Теперь об идее заключения «мира в окопах». Большевики легко решили вопрос о смене командования армией. Новым главнокомандующим был назначен прапорщик Крыленко. Прежний главком Духонин, отказавшийся выполнять указания Ленина, был смещен с должности, а затем убит революционными солдатами. Однако не с солдатскими советами Германии, а с главнокомандующим Восточноым фронтом должен был Крыленко достигнуть соглашения о перемирии. Большевикам предстояло сесть за стол мирных переговоров не с представителями рабочих и солдат, а с представителями императора Германии, Австрии, турецкого султана и царя Болгарии.

Эти мрачные обстоятельства не смогли привести большевиков в уныние. Можно было подумать, что они, представители разрушенной, голодной страны и более чем сомнительного правительства, явились на мирную конференцию как победители. Троцкий заявил, что немецкое и австрийское правительства должны рассматриваться в качестве обвиняемых, а русская делегация будет выступать обвинителем. [315]

В процессе ведения мирных переговоров большевистские делегаты упорно настаивали на свободе ведения пропагандистской работы среди немецких солдат и требовали от германского командования торжественного обещания не перебрасывать войска с Восточного фронта, чтобы использовать их против западных союзников. Немецкая делегация оторопела от столь наглых требований со стороны побежденного государства. В конечном счете начальник штаба Восточного фронта генерал Гоффман высказал решение, согласно которому за Германией хоть и оставалась свобода передвижения, но это не ущемляло революционное самолюбие большевиков: во время перемирия немецкие войска останутся на своем месте, за исключением тех, кто начал движение, и тех, кому уже подписан приказ.

Троцкий провозгласил это спасительное решение большой победой. Кроме того, добавил Троцкий, это было милостью по отношению к западным союзникам, несмотря на их отказ признать правительство большевиков. Делегаты крестьянских советов, перед которыми выступал Троцкий, возможно, поверили его словам, но вряд ли он сам верил в сказанное. Формально переговоры в Брест-Литовске начались 9 декабря и закончились 3 марта 1918 года заключением договора, если это можно так назвать.

По канонам XIX века Брестский договор можно назвать грабительским. Согласно договору Германия аннексировала Польшу, Прибалтику, часть Белоруссии и Закавказья. Если бы Германия не потерпела крах и дальнейший ход событий не аннулировал соглашение, Россия вернулась бы в прежнее положение второразрядной державы, лишенной самых развитых и плодородных территорий, и была бы отброшена назад, в то состояние, в котором пребывала нарекая империя середины XVII века. С позиций сегодняшнего дня условия, навязанные Германией России, не кажутся столь уж удручающими. Россия была полностью разгромлена. Германия не настаивала на безоговорочной капитуляции. На переговорах, как нам известно, победители проявили удивительную выдержку и терпение, по крайней мере, по сравнению с 1940-м и 1945 годами. Немцы могли потребовать отсоединения этих территорий в соответствии с так часто декларируемым большевиками принципом самоопределения, поскольку их население преимущественно состояло из поляков, литовцев, белорусов, финнов и другого нерусского населения «тюрьмы народов», как часто называл Ленин Российскую империю. Словно по мановению волшебной палочки большевики, участвовавшие в переговорах в Брест-Литовске, превратились из «интернационалистов» в настоящих русских националистов. Один из них, Покровский, узнав о территориальных притязаниях Германии, разразился слезами. Такая реакция больше подошла бы царскому государственному деятелю или кадету, но никак не революционеру и влиятельному марксистскому историку.