Адам Улам - Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

Свидетели происшедшего сошлись во мнении, что в течение этого монолога Троцкий чувствовал себя страшно неловко. Слабые, слезные обвинения Мартовых и Черновых не шли ни в какое сравнение со страстными словами этого молодого националиста. Больше того, Троцкий был достаточно умным человеком, чтобы не признать справедливость этих слов. Пытаясь скрыть замешательство, он иронично поблагодарил председателя за то, что тот не прервал неуместную речь украинского делегата. Все выступающие имеют полную свободу слова, ответил председатель.

Украинских националистов пока еще нельзя было выбросить на «свалку истории». Рада подписала сепаратный мир с Четверным союзом, признавшим ее законным правительством. Россия лишилась большой, плодородной части территории. Скоро германская армия выгонит большевиков, выдающих себя за правительство Украины, и к власти опять придут националисты. Та же история повторилась с Польшей. После выступления Троцкого два большевика, заявив, что представляют «голос польского народа», обратились с рядом требований к державам Четверного союза. Никто даже не попытался прокомментировать шутливо-беззастенчивое заявление Радека и его польского коллеги: «Мы торжественно заявляем от имени польского пролетариата, что до настоящего момента только революционная Россия защищала интересы и свободу польского народа, не будь Польша оккупирована, она бы уже пользовалась той же свободой, что и другие народы России». В течение двух лет Красная армия будет стремиться дать Польше эту «свободу».

Однако время для подобных игр закончилось: или большевики подписывают позорный мир, или конец переговорам. Троцкий, возможно, слегка поторопился. Гражданские лица с немецкой стороны собирались продолжить переговоры; они, в отличие от упрямца Гоффмана, далеко не были уверены, что возобновление военных действий окажется чем-то вроде парадного марша германской армии. Но Троцкому не терпелось предъявить свое секретное оружие, обнародовать свою позицию «ни мира, ни войны».

28 января он произнес свою знаменитую речь:

«Мы больше не желаем принимать участие в этой империалистической войне, в которой требования эксплуататорских классов оплачиваются человеческой кровью… В ожидании… момента, когда угнетенный рабочий класс всех стран захочет, как это случилось в России, взять власть в свои руки, мы выводим свою армию и народ из войны… Правительства Германии и Австрии хотят управлять народами и территориями на правах завоевателей. Пусть делают это открыто». [325]

Русское правительство, заявил Троцкий, отказывается от подписания мирного договора, но войну прекращает и полностью демобилизует армию.

Это шло в нарушение всех дипломатических норм ведения переговоров; немцы были ошеломлены. А теперь представьте, какое впечатление произвело бы подобное заявление во время Второй мировой войны; наверняка вызвало бы смех. Русские поздравили себя с удачным выступлением: как они обхитрили этих надутых баронов, маршалов и генералов! Это была ненужная, кратковременная победа. Как заметил Сталин, «стратегия Троцкого вообще не стратегия».

В состоянии эйфории русская делегация вернулась в Петроград, но уже 16 февраля о ликовании по поводу якобы одержанный победы не могло быть и речи: немцы перешли в наступление.

Теперь Ленин решительно настаивал на немедленном подписании мира. Перед ним стояла сложнейшая задача убедить членов Центрального комитета, и партию в целом, в необходимости подписания этого грабительского и, как казалось всем, но только не ему, губительного для советской власти мира. Слабый человек не устоял бы перед искушением сказать: «Я вас предупреждал». Слабый человек присоединился бы к большинству и потребовал продолжения войны с немцами. Упорно, но крайне тактично Ленин пытался убедить в правильности своей точки зрения: надо уговорить немцев продолжить переговоры и немедленно подписать мир, на любых условиях. Он не стал высмеивать сторонников революционной войны, как это делал Сталин, который заявил (увы, весьма справедливо), что после пятиминутного массированного огня на фронте не останется ни одного русского солдата. [326]

Ленин терпеливо вбивал в голову своих соратников мысль о том, что «с войной шутки плохи». Если вы хотите вести революционную войну, то надо отказаться от демобилизации (и он знал, что они понимают невозможность этого). В противном случае вы подписываете любой мир.

Над страной нависла грозная опасность. Немцы наступали, не встречая никакого сопротивления. Стояла зима, знаменитая русская зима, которая помогла одержать победу над Наполеоном и остановить Гитлера. Однако на этот раз не было армии, способной воспользоваться преимуществом, которое дарила ей природа. Казалось бы, так просто (это только казалось) взорвать железные дороги и остановить наступление немецкой армии. Но, как и предсказывал Ленин, русские солдаты были не в состоянии даже отступать. Горстка немецких солдат захватывала в плен целые полки.

18 февраля на заседании ЦК Ленину удалось настоять на принятии его предложения: немедленно послать германскому правительству телеграмму о согласии подписать мир. [327]

Но было уже слишком поздно. Враг не спешил отвечать на просьбу о возобновлении переговоров. Немецкие армии продолжали наступление.

Формула «ни мира, ни войны» внезапно приобрела жуткое значение. В сложившейся ситуации продолжение войны привело бы советскую власть к гибели. Единственным оставшимся оружием Ленина было ораторское искусство. его хватило, чтобы остановить деморализованные войска Корнилова и Краснова, но поможет ли оно спасти Петроград от вымуштрованных немцев?

21 февраля Совнарком опубликовал манифест с призывом к русскому народу. Это был предвестник призыва «Социалистическое Отечество в опасности», с которым Сталин обратился к народу в страшные дни 1941 года. Не революция, не правительство, а Отечество.

«Чтобы спасти нашу страну… от новых страданий… мы объявили немцам о нашем решении подписать их условия мира… но до сих пор нет ответа… Германское правительство… очевидно, не хочет мира… Выполняя приказ капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть землю помещикам, фабрики банкирам, власть монархии…»

Бессвязная, путаная речь («задушить рабочих… вернуть фабрики банкирам»). Правительство объявило и о своей готовности подписать мир с немцами, и стремлении немцев свергнуть большевиков. Манифест призывал к национальному единству, и тут же шла оговорка относительно формирования отрядов для рытья траншей. «В эти отряды должна входить вся трудоспособная буржуазия, мужчины и женщины… Оказавшие сопротивление будут расстреливаться на месте». Призывы выводить из строя железнодорожное оборудование, расстреливать немецких агентов в данных обстоятельствах только усиливали хаос и панику. К примеру, кто относится к «контрреволюционным элементам»? (Их тоже надо было расстреливать на месте.) Те, кто за мир, или те, кто против? [328]