Лев Квин - Горький дым костров

Чтобы доказать эту свою мысль, я приведу одну только фразу из дневника, Занесена она, без всякого преувеличения, в страшный для совсем еще молоденького паренька день. При первой попытке поступить в заветное летное училище медики неожиданно открыли у него серьезную болезнь глаз. Медицинская комиссия произнесла свой решительный и бесповоротный приговор: «В приеме отказать». И Ваня Гулькин, пережив крушение всех своих надежд, пройдя за несколько часов все стадии отчаяния, делает бессонной ночью такую запись в дневнике:

«И все равно: либо буду летать, либо не хочу жить».

Либо летать, либо жить не хочу! В этом не признаются даже самым своим близким людям. Так откровенно можно говорить только с самим собой.

И тем не менее пьесу «Высоко в синем небе», которую я написал о Иване Гулькине, я не назвал документальной. Более того, я изменил фамилию героя, окрестив его Голубевым. Мне не хватало достоверных подробностей о некоторых сторонах личной жизни Ивана Гулькина, и я вынужден был их домыслить.

Михаил Ассельборн, к сожалению, никаких дневников не оставил. Сохранился после него всего лишь куцый листок с довоенной автобиографией в личном деле да несколько писем жене, мужественных и лаконичных.

Вот почти целиком все письмо, датированное 21 августа 1943 года, перед отправкой в тыл врага.

«Добрый день, моя любимая жена и дети! От всего сердца благодарю за письмо от 30 июня. Очень рад, что дети здоровы. Но меня, Клавочка, волнует, что ты опустила руки. Прекрасно представляю, как нелегко тебе, но что поделаешь? Ты же понимаешь, в какое время мы живем. Мы должны переносить все тяготы, пока враг не будет изгнан с нашей земли.

Мне здесь также нелегко. И не только я один — все, кто здесь находится, живут трудной боевой жизнью.

Пожалуйста, любимая моя Клавочка, пиши мне чаще и не беспокойся, если после этого письма я напишу тебе не сразу. Скоро мне предстоит идти через реку на работу, и поэтому я не смогу тебе писать часто. Но твои письма до меня дойдут.

И еще, Клавочка. Будь мужественной, держись молодцом. Если вешать голову, жизнь становится труднее, Тогда чувствуешь себя одиноким, а этого допускать нельзя. Итак, ни в коем случае не вешать голову. Не терять мужества!»

Думаю, нет необходимости объяснять, что означают слова «идти через реку на работу».

Как бы ни скупы были эти строки, из них все равно вырисовывается образ интереснейшего человека, так же как и из дневников Ивана Гулькина. И если еще учесть. что писал его немец по национальности, гражданин СССР по своей государственной принадлежности, коммунист, советский патриот и интернационалист по убеждению, военный летчик Красной Армии по профессии, несправедливо снятый с самолета и снова вернувшийся в боевой строй, теперь уже в качестве партизанского разведчика, то этот интерес вырастет еще больше.

Но… Писем мало, до обидного мало. А подобных приведенному выше и вовсе больше нет.

Однако интерес разожжен, и погасить его уже нельзя никакими силами.

Нет документов и писем, решил я, что ж, есть живые люди. И в самом деле, мне очень помогли друзья Михаила Ассельборна. Иван Иванович Фризен, Михаил Иванович Климентьев, Александр Сергеевич Яковлев, Андрей Дмитриевич Проценко, Игнат Игнатьевич Кадаковский и другие товарищи шагали рядом с ним трудными партизанскими тропами. В их памяти запечатлен живой образ Ассельборна, и когда они говорили со мной о нем, то я по отдельным рассказанным ими деталям, эпизодам, фактам вдруг начинал ощущать всю его очень цельную и волевую личность. Так, например, лучи автомобильного прожектора, выхватывая из темноты один за другим какие-то пусть и малозначащие предметы, позволяют в итоге получить впечатление о всей местности в целом.

Запомнились мне слова партизанского командира Михаила Ивановича Климентьева:

— У молодежи, да и не только у нее, бытует сейчас такое выражение: я бы пошел с ним в разведку, я бы не пошел с ним в разведку. В этом, по-видимому, должно выражаться отношение к человеку: можно ли на него положиться либо нельзя. Так вот, если применить это выражение к Михаилу Ассельборну, то скажу так. Я шел с ним в разведку и если — не приведи судьба! — пришлось бы идти снова, то лучшего напарника, чем Миша, я себе и сейчас мыслить не могу!

В особенности же я благодарен целиноградскому журналисту Давиду Ивановичу Вагнеру, который потратил колоссальное количество времени и сил, чтобы вернуть памяти народной целый ряд до этого мало кому известных имен героев. В его книге «Рыцари без страха», изданной на немецком языке в Алма-Ате, значительное место занимают и материалы о Михаиле Ассельборне…

Некоторые из этих материалов, а также другие сведения, еще не опубликованные в печати, я частично использовал здесь с любезного разрешения Д. И. Вагнера, чтобы с наибольшей документальной достоверностью донести до нашего современного читателя образ одного из героев Великой Отечественной войны Михаила Ивановича Ассельборна.

Так же, как и Иван Иванович Фризен, Михаил Ассельборн родился и вырос далеко от Алтая.

Его родина на Волге, а точнее — на речке Караман, левом притоке великой русской реки. Там, в большой крестьянской немецкой семье, насчитывавшей одних только детей восемь душ, проходило трудное и совсем не радостное детство Михаила. Отец умер в восемнадцатом, старший брат Адольф сражался против белых на Урале, и пришлось одиннадцатилетнему Мише, облегчая тяжелую участь матери, брать на себя значительную долю забот о хлебе насущном для всей малолетней братии.

А потом наступил страшный двадцать первый. Голод в Поволжье унес многие тысячи жизней. Не пощадил он и Ассельборнов. Умерла мать, умерли младшие ребятишки. Из всей еще недавно такой большой семьи уцелело всего двое: Миша и Иоганн.

Начались скитания по деревням. Где дрова поколят, где побатрачат за тарелку пустых щей, а где просто сердобольная рука протянет сиротам кусок черняшки. Большим никто им не мог тогда помочь.

Вскоре Иоганн заболел тифом, и его тоже не стало. Миша остался один-одинешенек.

Казалось, голод и эпидемии и ему готовят такой же конец. Но мальчику повезло. Волей случая он попал в сиротский приют под Москвой. Этот невзрачный дом надолго стал его родным. Здесь он научился как следует русскому языку, подружился с ребятами из самых разных уголков необъятной России, которые, так же, как и он, лишились родных и скитались, голодные и холодные, по стране.

Трудно приходилось в то время молодому советскому государству. Но все то немногое, чем оно располагало, отдавалось в первую очередь обездоленным детям.

Сейчас иные заласканные сверх меры и обеспеченные всем необходимым и даже совсем не необходимым молодые люди, случается, не осознают всю глубину и справедливость высоких слов об интернационализме, о классовой солидарности трудящихся. Михаил Ассельборн усвоил эти понятия не из учебников и не из назидательных рассказов старших. Сама жизнь в детском доме заложила в нем первоосновы товарищества, интернационализма, советского патриотизма, ненависти ко всякого рода угнетателям и классовым врагам. Именно на этом прочном фундаменте сложилось мировоззрение, определившее всю последующую судьбу мальчика. Между первой порцией невероятно вкусной пшенной каши в жестяной миске, чистой постелью, куда его, бесприютного и оборванного, уложили приветливые комсомольцы-воспитатели детдома, и меткой автоматной очередью, которой Михаил Ассельборн, уже будучи партизаном, беспощадно разил гитлеровских фашистов, существует прямая и неразрывная связь.