Василий Немирович-Данченко - Святые Горы

Поставьте в укор иноку слишком уж промышленный характер его деятельности — ответ готов:

— Мы не на себя… мы на благолепие обители!.. Нам не надо! Мы нищетой возносимся и уничижением величаемся!

В самом монастыре, посреди двора, уложенного плитами, громадный собор. Несмотря на всю свою массивность, он кажется чрезвычайно легким, с четырьмя угловыми и пятою — высокою, посредине его колокольней. Величавое здание это обошлось обители вчерне в 300000 рублей и, что замечательнее, строилось оно простым полтавским крестьянином подрядчиком, без всякой помощи ученого архитектора. Меня поразила в этом соборе соразмерность и красота линий, соответствие частей. Ни башенки не давили массу собора, ни самый корпус его не казался слишком велик для них. К сожалению — монахи думают, по своему обыкновению, аляповато расписать его стены снаружи и тем, разумеется, уничтожат впечатление, производимое им теперь.

Крестьянин, строивший собор, работал почти безвозмездно из усердия.

— В городах ему работы мало… Начальство воспрещает без архитектора, ну, а у нас он по своей вольной воле…

Строитель при этом оказался еще и полуграмотный. То же явление, на какое я наткнулся и в Соловках. Только Святые Горы, разумеется, далеки от нашей северной обители. В Соловках каждый камень полон воспоминаниями. Целые века протекли над обителью. В ее башнях, келиях и стенах — живет летопись славного прошлого. Плесень и ветхость дряхлеющих построек, рядом с циклопическими сооружениями, пережившими четыреста лет, кажутся вам страницами открытой книги, на которых вы читаете красноречивые былины о борьбе и страданиях, о росте этого крестьянского царства. Самые типы монахов там чудятся вам теми же, какими они были во время шведского разорения. Тени Зосима и Савватия как будто еще бродят в дремучих лесах Анзер и Муксальмы. Тут иное дело. Святогорье пахнет не плесенью старины, а лаком, масляной краской и известкой. Оно возникло только вчера; от прошлого здесь, внизу, не осталось ничего. Это чистенький и богатый мещанин, строящий купеческие хоромы и расписывающий по-суздальски их внутренние стены. Это создание последнего времени, без старого величия. Там наворочены целые утесы, здесь всюду кирпичная кладка. Одно здание собора не изменяет еще этого впечатления. Сверх того, в Соловках повсюду вы видите могучую волю, богатырский размах. Там мужик строил мосты через море, заваливая его скалами. Некрасиво, зато прочно создавал, по-медвежьи. Здесь, через Донец, возят на пароме, хотя на противоположный берег рукой подать.

— Отчего бы вам моста не поставить?

— Летом ставим… деревянный… Теперь не время… Осенью снимаем.

— Вам бы настоящий завести.

— Это мирское дело.

Тут есть тоже кулачество, но кулачество Соловецкое соединено с замечательною предприимчивостью. Соловки изобретательны. Это широкая натура, покоряющая море, срывающая целые горы себе в угоду. Здесь, в Святых горах, кулачество мещанское, наживное копеечное. Тут не рубль создает миллионы, а только копеечка рубль бережет… Это разница, и разница большая… Там соловчанин-монах не на одних даровых да наемных работниках выезжает; тут святогорец сам ни за что не возьмется. Соловецкого монаха вы увидите с топором, с сетью в руках, с киркой. Он и землю роет, и стену кладет, и лес рубит, и рыбу ловит, и зверя бьет, и соль варит, и доки строит, и мореходствует. Святогорец нанял себе человек двести рабочих и малодушествует в тепле благодатного юга. Место монастыря внизу все срыто. Тут прежде холмы стояли, их сняли. Лощины засыпали. Но все это сработано не монашескими руками. «Наймали грабарей». Иноки только присматривали за ними. На Соловецких островах дороги пробиты руками крестьян-монахов; здесь путь в Славянск, дорожки между пустыньками и скитами, все проделаны мужичками за поденную плату. Это именно разбогатевший мещанин. В окрестностях два села, Банное и Богородичное, которые почти сплошь заняты работами на монахов. Даже лес рубят курские наймиты. Одеваются святогорец одинаково с соловчанином — то же грубое платье, та же неуклюжая обувь. Но последний перед вами является мужик мужиком. И ходит он приседая, и лапища у него заскорузлая, и чрева нет (у мужика брюха не найдешь, оно ему не полагается). Святогорец же отрастил себе живот, а уж если истым монахом явится, так именно иконописным, с сухой складкой изможденного лица, с равнодушным, безучастным к страданию и радости своего ближнего, взглядом. Жилье его так же неказисто, как и у соловецкого монаха; но во всякой келье вы замечаете, что тут поселился не мужик, а именно мещанин. И картины не те, и книжки своеобразного пошиба. Куда ни посмотришь — везде эта разница. В Соловках пропасть лошадей. Богомольцев ко всем островам возят в монастырских экипажах. Кучера — непременно монахи. И настоящие, не послушники. А заправляет делом иеромонах, играющий большую роль в обители. В Святых горах содержится до тридцати коней, но ходят за ними и кучерами служат наемные люди. Донец богат всякой рыбой, но правильного промысла монахи не завели. Сами же говорят, что у них сомы ловятся пудов по десяти, а рыбу на уду добывают. В Соловках и сельдяные, и тресковые ловы организованы как большое промышленное предприятие. Святогорцы ссылаются на то, что Донец весь запружен корягами, рвущими сети. Но существовало ли бы такое препятствие для соловчанина, который английские доки ухитрился у себя устроить… Нужно приложить личный труд и сметку — а этого-то и нет. У кого они есть — тот в загоне. Потому что настоящему иноку «не подобает». Сравнивая дальше Святые горы с Соловками, всюду встретишь то же соотношение. Отчего же промысел, труд, изобретательность не прививаются здесь? Потому ли, что южное крестьянство бездеятельно? Разумеется, нет! Воронежские и харьковские крестьяне в Соловках являются дорогими помощниками и работниками. Я объясняю это иначе. В северной обители мужик всем правит и верховодит. К сожалению, только администрация у него отнята; к сожалению, потому, что в его руках не повторялись бы безобразные факты, недавно рассказанные корреспондентом «Церковно-общественного Вестника». Эти факты — сплошь создание монашествующей бурсы, а не иночествующего крестьянства.

В Святых горах во главе стоят: дворянин, купец и мещанин. Именно, разбогатевший мещанин. К ним нужно присоединить и монахов из духовенства. Отсюда, при кулаческих порываниях, отсутствие изобретательности, предприимчивости, энергии. Оттого и келья, несмотря на свою неприглядность, все-таки не деревенским обиходом встречает вас, а затхлой, душной атмосферой городского мещанства… Соловецкий монах ничего не боится. Он говорит начистоту; все, что знает, выложит. Святогорец высматривает вас искоса, прикидывает каждое ваше слово. Вы высказываетесь, а он — молчок! Себе на уме! Нужно мне было посетить кой-какие хозяйственные учреждения. Просился показать мне грамотный и умный монах. Послали к архимандриту — благословит ли?