Валентина Пономарева - Голова Медузы Горгоны

— Спасибо, гражданин начальник, спасибо, — хозяин шашлычной быстро поставил подпись и слегка поклонился Соколовой: — Простите, мадам…

— Я советую не задерживаться вам в чека, — прервала его та.

— Да, да! Вы, безусловно, правы. — И Ищенко пулей вылетел из кабинета.

Утром из разведки вернулся с разъездом казаков Скиба, правая рука Конаря. На крыльце уже сидели сотники, и он вяло докладывал атаману, зевая после бессонной ночи.

— Нету их близко. Разве что под Орловским хутором с три десятка милиции. Так, мелочь… Винтовочки… В хутор боятся залезать. Третий день сидят возле, портянки сушат.

— Точно узнал? — спросил Конарь.

— А то! Взяли там одного хохла. Подтверждает. Тридцать, говорит, их. Ну, мы его, чтобы шуму не подымал, тово… — Скиба ощерился, обнажив желтые, по-крысиному загнутые внутрь, передние зубы. — Вот бы их накрыть! Поди, окочурятся со страху…

— Пошто бы, правда, не взять? — поддержал его Мавлюта. — Все одно по пути. Дозволь-ка моим хлопцам размяться, пока вы тут собираетесь.

«Успел ли связной, готовы ли к встрече?» — лихорадочно думал Яков.

Конарь кивнул Мавлюте утвердительно, и тот хлопнул Гетманова по плечу:

— Вот и для тебя дело нашлось, языкатый! Погляжу, какой ты в бою! Или только языком рубишь?

Яков поймал одобрительный взгляд Конаря, ухмылки сотников и вспыхнул:

— Чего вяжешься? Самого не мешало бы глянуть, так ли ты уж смел!

…Сотня собралась быстро. Яков не мог не заметить, что Мавлюта хорошо знал свое дело. Четко отдал приказ, выслал вперед дозор. И вскоре сотня на рысях покинула стоянку.

Они проделали уже немалый путь, а вокруг стояла тишина. Дозор не возвращался, а впереди, от Орловского, так и не раздалось ни единого выстрела.

Учебный взвод отдельного Терского дивизиона, вступивший в бой с бандой Конаря под станцией Курской.

«Не успели, — волновался Яков. — Или уже отошли к Курской? В чем дело? Ведь дозор уже на хуторе».

Показались первые постройки. Мавлюта ехал рядом и ехидно улыбался, заметив волнение Якова.

— Как, браток, штаны?

— Отвяжись, репей! За своими пригляди!

Они препирались, а мимо уже плыли хаты, сады: сотня вошла в хутор. Вокруг ни души. Ничто не свидетельствовало о засаде, и Яков уже начал успокаиваться, как вдруг хлопнул выстрел.

Мавлюта схватился за грудь, судорожно ловя ртом воздух, но испуганный конь шарахнулся в сторону, и бандит рухнул с седла в дорожную пыль. Словно по команде со всех сторон хутора — с чердаков, из окон домов, садов — затрещали выстрелы. Захлебывались пулеметы, хлопали винтовки. Дважды в самой гуще сотни гулко рванули гранаты, вздыбив коней и разметав всадников. Бандиты смешались, кинулись в стороны. Они сшибались друг с другом, натыкались на меткие выстрелы и падали, падали под копыта обезумевших лошадей.

Яков пригнулся к холке и дал шпоры. Конь с места перемахнул плетень и понес Гетманова среди ветвистых черешен. Ветки больно хлестали по лицу. Одна из них, острая, крепкая, ткнулась в щеку, и по лицу побежала горячая струйка крови. Яков не сдерживал коня. Он еще сильнее посылал его шенкелем вперед, к светлой кромке сада, за которой раскинулась голая степь.

На одно мгновение увидел у плетня милиционера, который торопился развернуть ему вслед пулемет, но мелькнула знакомая фигура связного и оттуда донесся окрик: «Стой! Стой! Не стрелять!»

Вот и степь. Наконец-то! А в хуторе все еще гремели выстрелы.

«Ну, и молодец! Ай да черт косолапый! Надо же, и меня провел! Ангел-хранитель!» Якову вдруг захотелось озорно заулюлюкать и громко засвистеть вслед улепетывающим бандитам.

Версты три нес его галопом разгоряченный конь. Вокруг начался мелкий кустарник, и люди, опомнившись от бешеной скачки, пряча друг от друга глаза, сворачивали к дороге и присоединялись к Якову. Он осмотрелся: десятка три, не больше. Это все, что осталось от сотни Мавлюты.

А следствие продолжалось. Словно в калейдоскопе мелькали перед чекистами десятки лиц. И с каждым надо было разобраться досконально, среди маленьких уловок и больших хитростей многих людей найти и выделить главное, то единственное, что зовется истиной. С огромным напряжением работали чекисты в эти дни. Круглые сутки шло следствие. Среди арестованных были и те, кто всю жизнь посвятил борьбе против рабочей власти, и те, кто поддался чужому влиянию. И если последние заговорили сразу, то главари по-прежнему продолжали путать следы.

— Все, что мне инкриминируется, — ложь! — категорически заявил на первом допросе Дружинин. — Я честно работаю в советских курсах и не позволю вам возводить на меня клевету. Никакого Лукоянова я не знаю. Фальчикову и Чепурного — тоже. С Кумсковым отношения чисто служебные. Все ложь!

— А почему в вашем доме находилась тайная типография? — спросил его следователь Парфенов.

— Дом не мой. Дом Кумскова. С какой стати я должен за это отвечать?

— Гражданин Кумсков, в вашем доме обнаружена типография.

— Первый раз слышу. Я купил этот дом недавно. Видимо, она принадлежала старому хозяину.

— Но вот справка исполкома, что вы вступили в домовладение три года назад.

— Ну и что? Я не знал ничего о типографии и участия ни в каком заговоре не принимал…

Следствие грозило затянуться. Оно отвлекло от оперативной работы многих чекистов. А дел у них было еще немало: скрылся Чепурной, предупрежденная кем-то, осталась у Конаря Фальчикова, бежал Лукоянов. В губернии по-прежнему свирепствовал Лавров, Конарь, Васищев и другие более мелкие банды. Губком партии и Полномочное Представительство ВЧК требовали в кратчайший срок ликвидировать все остатки заговора.

И тут Александр Запольский нашел верный ход. Шел допрос Зуйко.

— Скажите, Гаврила Максимович, что случилось с вашей женой?

Зуйко нахмурился:

— Она убита. Мародерами.

— Вы в этом убеждены? У вас есть доказательства?

— Да. У нее были похищены все деньги и лучшая одежда. — Зуйко тяжко вздохнул. — Я виноват в ее смерти. Не надо было отправлять тогда Зину. Но кто мог подумать?

— Как вы узнали о ее смерти?

— Мне рассказал Кумсков, а ему — казаки из Боргустанской. Кумсков вернул мне шарф жены, найденный на месте убийства.

— Что вы можете сказать о Кумскове?

— Это вполне порядочный человек. Он друг мой. Давний друг…

Запольский понимающе закивал и неожиданно спросил:

— Отправить жену вам посоветовал Кумсков?

— В общем-то, да… — замялся Зуйко.

Следователь почувствовал его смятение.

— А вам не кажется странным, Гаврила Максимович, — задумчиво произнес он, — что там, где речь идет о вашей жене, обязательно упоминается его имя? Кумсков был свидетелем вашей ссоры с женой, он же советовал отправить ее из города, он же рассказал вам о ее гибели, и он же передал окровавленный шарф.