Валентина Пономарева - Голова Медузы Горгоны

Запольский поморщился, словно проглотил что-то нестерпимо кислое и размашистым почерком написал через всю бумагу от левого нижнего до правого верхнего угла:

«Срочно! Дело для следствия дается не для того, чтобы скорее сплавить. Доследовать. Речь идет о судьбе человека. Запольский».

Следствие продолжалось.

Домой Бухбанд мчался что есть духу. Останавливался лишь для того, чтобы дать небольшой отдых коню.

Вид у него был радостный, хотя дальняя дорога и бешеная скачка сильно измотали его. Яков Арнольдович положил на стол Долгиреву кусочек карты, испещренный условными отметками и записку.

— Встретились вчера. Поздравил его от всех нас с наступающим Первомаем. Кто знает, когда теперь увидеться сможем. Все нормально. Пока что он вне подозрений. А это очередное сообщение. — Бухбанд указал на карту.

Долгирев в недоумении вскинул брови.

— В ставке Врангеля расстроены провалом заговора, — объяснил Бухбанд. — Через агентурную связь с закордоном Лавров извещен о направлении к нему с особыми полномочиями Врангеля офицера Пономаренко. Лавров и, естественно, Лукоянов растеряны. Считают, что этим Врангель подчеркивает свое недовольство их действиями. Выход эмиссара ожидается на той неделе. На карте маршрут следования и места конспиративных перевалочных квартир. От Лаврова этой же дорогой ходят.

— Карту надо вернуть? — спросил Долгирев.

— Нет, это копия.

— Дальше…

— Из Тихорецкой Пономаренко под видом члена поездной бригады приедет в Минводы. Остановится на квартире адвоката Задорнова. Связной от Лаврова встретит его там и проводит дальше. Пароль для связи с Задорновым: «Привет от Агриппины Федоровны». «Как себя чувствует крестная?» «Спасибо, вашими молитвами…»

— Что за полномочия у Пономаренко?

— Неизвестно.

Долгирев задумчиво рассматривал карту.

— Время есть. Что еще?

— Отряды второй Блиновской дивизии крепко потрепали крупный разъезд Лаврова. В банде участились побеги. Городецкий свирепствует. Лавров уклоняется от боев. Он, видимо, почувствовал, чем можно привлечь казаков, и выбросил лозунг «учредилки». Наиболее реакционно настроенные офицеры выступают против демократических лозунгов. Расхождения во взглядах обострились, поговаривают даже о неминуемом раздроблении банды.

— Ясно. Кого пошлем за эмиссаром?

Бухбанд за минуту задумался.

— Пожалуй, из оставшихся лучше Моносова никто с этим делом не справится. — Яков Арнольдович вопросительно глянул на председателя.

— Что ж, пусть так и будет, — согласился Долгирев. — Кстати, сообщи ему, что решением коллегии семье его выделена материальная помощь.

Уже несколько минут длилась беседа, а Павел Моносов все еще не мог сообразить, зачем его вызвал Бухбанд. Яков Арнольдович интересовался, как семья, как детишки. Павел отвечал уклончиво. Он считал, что не к лицу чекисту плакаться: разве только его дети болеют, разве кто из его товарищей хоть когда поел досыта? Всем сейчас достается. Он знал, что и сам Бухбанд питается так же, как все.

— Слушай, Павел, — бодро вдруг начал Бухбанд. — У нас тут такое дело… — И замялся. Поручение Долгирева оказалось вовсе не таким уж простым. Яков Арнольдович боялся ненароком обидеть чекиста.

— В общем, у нас тут три обеда в столовой освободилось. Надо будет их забирать. Для ребятишек…

— Почему это мне? — насторожился Моносов.

— Да потому, что у тебя самое трудное положение, — сердито ответил Бухбанд.

— Ну и что?

— Ну и ничего! Это не мое решение, так считают твои товарищи. И потом, Полномочное Представительство выделило тебе миллион рублей. Получишь их у Калугина.

— Спасибо, — смущенно ответил Моносов. — Деньги я возьму, это большая помощь. А обеды… Я ж понимаю, что товарищи от себя отрывают.

— Слушай, — Бухбанд нахмурился. — А если товарищу твоему будет плохо, ты откажешь в помощи?

— Что за вопрос, Яков Арнольдович!

— А если твою помощь, которую ты предложишь от чистого сердца, отвергнут? Как ты это воспримешь?

Моносов молчал.

— И потом не забывай: сам-то, как и мы, перебьешься. А это для детей. Им продолжать наше дело. Они должны быть здоровы. Понял?

— Понял. Спасибо!

— Ну слава богу! — облегченно вздохнул Бухбанд. — Теперь давай о деле. Ты бывал в Минводах? Знакомые там есть?

— Нет, знакомых не имеется. А бывать… Кажется, один раз, когда на «Тимофее Ульянцеве» служил. Бронепоезд тогда в Баку на ремонт отгонял. Часа три, не больше мы там стояли.

— Вот и прекрасно, — сказал Бухбанд. — Есть тут одно поручение, Павел Сергеевич.

Они обсуждали детали операции недолго. Задача была предельно ясной, а остальное, как любил говорить Бухбанд, было делом техники. Но не успел он высказать Павлу свои напутствия, как в кабинет вошел дежурный. Вид у него был суровый. В руке зажата окровавленная бумажка.

— Убит Веролюбов…

Бухбанд растерянно поднялся.

— Где? Как?

— У самого дома. Шагов двадцать не дошел. В спину…

— Ограбление?

— Нет! — твердо ответил дежурный. — Два удара. Один — в сердце. Ножом вот это приколото. — Он протянул бумажку.

На заплывшем от крови клочке печатными буквами было выведено «Группа действия».

— Гады, — скрипнул зубами Бухбанд. — Где он?

— Труп в городской больнице. Вот освидетельствование врача.

— Я же еще вчера разговаривал с ним, — тихо прошептал Моносов. — Как же так?

Ему никто не ответил.

…Они шли через весь город. В Красную слободку, на третью линию. У дома, где квартировали Веролюбовы, белела табличка с номером 69. Остановились.

— Сюда. — Бухбанд тихо открыл дверь.

В полутемной неприбранной комнате разметалась на старенькой ржавой кровати Анна. Она безучастно смотрела на вошедших. По ее красивому, в одну ночь постаревшему лицу бежали слезы. Неподвижно стоял на коленях семилетний Колька, обняв босые материнские ноги и прижимаясь к ним мокрой щекой. Василек, которому исполнилось полтора года, голышом ползал по полу и недоумевал, почему это вдруг на него никто не обращает внимания, почему мать не смеется над его шалостями. А четырехлетний Витька тут же подошел к Бухбанду и, глядя ему в глаза, не по-детски твердо сказал:

— Я тоже буду чекистом. Возьмешь?

— Возьмем, малыш, возьмем. — У Бухбанда дрогнул голос, и он отвернулся.

Моносов стоял рядом, крепко стиснув зубы. Взгляд его скользнул по голым стенам, комоду, на котором стояла новая фотография Веролюбова. Он сфотографировался недавно: на клапане левого кармана четко обозначилась тупоконечная звезда. Павел подошел к койке. Осторожно положил на смятую подушку рядом с растрепавшимися косами Анны небольшой сверток с только что полученным миллионом. Анна что-то хотела сказать, но голос ее сорвался, и она снова забилась в глухом надсадном плаче.