Милтон Шульман - Поражение на западе. Разгром гитлеровских войск на Западном фронте

Рейч рассказывает, что предательство Геринга безумно разъярило Геббельса. Он, как зверь, метался по своей маленькой роскошной комнате, бормоча гнусные ругательства в адрес лидера люфтваффе. Опасная военная ситуация – вина Геринга. Все нынешние трудности – вина Геринга. Близкое поражение в войне – тоже вина Геринга.

Насколько помнит Рейч, последнее, что сорвалось с губ мастера пропаганды: «Мы падем во славу рейха, но Германия будет жить вечно». Даже Рейч признает, что, несмотря на напряженность ситуации, Геббельс переигрывал. Выслушав все тирады, Рейч и фон Грейм с печалью спрашивали друг друга: «Неужели эти люди правили нашей страной?»

Фрау Геббельс показалась Ханне Рейч отважной женщиной, воплощением национал-социалистского женского образа. Глубоко озабоченная судьбой своих детей в случае поражения, фрау Геббельс сказала Ханне: «Дорогая Ханна, конец близок. Вам придется помочь мне, если я проявлю слабость. Вы должны помочь мне лишить жизни моих детей. Они принадлежат Третьему рейху и фюреру. Когда рейх и фюрер перестанут существовать, на земле не останется места и для них. Но вы должны помочь мне. Больше всего я боюсь, что в последний момент у меня дрогнет рука».

Ханна верит, что в последний момент ее рука не дрогнула.

У Геббельсов было шестеро детей: двенадцатилетняя Хельга, одиннадцатилетняя Хильда, девятилетний Хельмут, семилетняя Хольде, пятилетняя Хедда и трехлетняя Хайде. Они были единственным ярким пятном в окутанном предчувствием смерти бункере. Рейч учила их песенкам, которые они пели для фюрера и раненого фон Грейма. Они обожали болтать о «пещере» и «дяде фюрере»; хотя наверху падали бомбы, ничто не угрожало им, пока он рядом. И потом ведь «дядя фюрер» сказал, что скоро придут солдаты и прогонят врагов, а тогда можно будет поиграть в саду. Все в бункере охотно вступали в эту игру, помогавшую отвлечься от мрачных мыслей.

Ханне Рейч казалось, что подруга Гитлера Ева Браун старательно играла отведенную ей в окружении фюрера роль выставочного экспоната. Большую часть времени она полировала ногти, причесывалась, каждый час переодевалась; в общем, занималась своей внешностью. Похоже, она воспринимала перспективу смерти с фюрером как нечто само собой разумеющееся, как будто говорила: «...Разве эти отношения не длились двенадцать лет? Разве я не пыталась покончить с собой, когда Гитлер хотел избавиться от меня? Так умереть гораздо легче и достойнее...» А вслух она постоянно восклицала: «Бедный, бедный Адольф, всеми брошенный, всеми преданный. Лучше бы умерли десять тысяч других, чем Германия лишилась Адольфа».

В присутствии Гитлера Ева Браун всегда была мила и предупредительна. Только рядом с ним она выступала заботливой подругой. Как только он оказывался вне пределов слышимости, она исступленно проклинала всех неблагодарных свиней, покинувших фюрера, и призывала на их головы все кары небесные. Во всех ее замечаниях сквозила незрелость: «хорошие» немцы – только те, кто заперлись в бункере; все остальные – предатели, потому что они не хотят умереть рядом с фюрером. Причины желания Евы Браун умереть в бункере аналогичны причинам фрау Геббельс. Она просто была убеждена: что бы ни пришло на смену Третьему рейху, это не место для истинного немца.

Мартин Борман очень мало передвигался по бункеру, держась поближе к своему письменному столу. Он фиксировал важнейшие события в бункере для потомков. Каждое слово, каждый поступок он переносил на бумагу. Часто он навещал человека, только что беседовавшего с фюрером наедине, и грозно требовал точно пересказать, что говорилось во время аудиенции. Он также тщательно записывал все, что происходило между другими обитателями бункера. Эту летопись предполагалось тайно вынести из бункера в последний момент, чтобы (как говорил Борман) «она смогла занять свое место среди великих страниц истории Германии».

В те дни, что Ханна находилась в бункере, душевное и физическое состояние Гитлера стремительно ухудшалось. Сначала казалось, что он достойно играет роль главного защитника Германии и Берлина. В некотором смысле это было правдоподобно, поскольку коммуникации еще были весьма надежны. Директивы передавались по телефону в комплекс связи в одной из зенитных башен, оттуда – по радио с помощью антенн, закрепленных на аэростате. Однако с каждым днем возникало все больше трудностей. Наконец, 28 апреля связь оборвалась и за весь день 29 апреля не восстановилась.

Иногда казалось, что Гитлер еще цепляется за надежду на успешный прорыв с юга генерала Венка. Он почти не говорил о чем-то другом, а только о тактике, которую мог применить Венк в освобождении Берлина. Он вышагивал по убежищу, размахивая дорожной картой, которая быстро растрепывалась в его потных руках, обсуждая кампанию Венка со всеми, кто готов был прислушаться. Когда он перевозбуждался, то снова хватал карту, нервно метался по помещению и «руководил» обороной города, выкрикивая названия уже не существующих армий.

Несмотря на высокое мнение Ханны Рейч о фюрере, она была шокирована неправильным управлением, свидетелем которого стала в бункере. Например, численность берлинского гарнизона сократили ради битвы за Одер. Когда одерский рубеж пал, стало ясно, что внятного плана обороны Берлина не подготовлено, адекватных ситуации приказов из бункера не поступило. Кроме телефонной связи с зенитной башней, не было других коммуникационных линий. Как будто Гитлер решил руководить боями из бункера, не позаботившись о самом необходимом: нет карт, оперативных планов, радиосвязи. Лишь наспех созданная курьерская служба и единственный телефон. Тот факт, что Гитлер узнал о разгроме армии Венка лишь через несколько дней, – только один пример вопиющей некомпетентности. Все это привело к тому, что фюрер Германии беспомощно сидел в подвале, ведя свою настольную войну.

В ночь с 27 на 28 апреля бомбардировки советской авиацией рейхсканцелярии достигли пика интенсивности: явное доказательство того, что наземные советские войска могут появиться здесь в любой момент. Гитлер созвал совещание по вопросу самоубийств обитателей бункера. Рассмотрели все планы уничтожения тел и приняли решение: как только Красная армия достигнет территории рейхсканцелярии, начнется массовое самоубийство. Дали последние инструкции по пользованию ядом.

Загипнотизированные подготовкой самоубийства, обитатели бункера перешли к обсуждению надежных способов уничтожения трупов. Затем каждый произнес небольшую речь, клянясь в верности фюреру и Германии. Казалось, в присутствующих еще теплится слабая надежда на то, что Венк объявится и обеспечит эвакуацию из бункера. Но даже 27 апреля, как заявляет Рейч, разговоры о Венке были сплошным лицемерием. О спасении всерьез уже никто не думал, но высказывали свои мысли лишь тогда, когда Гитлера не было рядом.