Елена Коровина - Москва: мистика времени

– А ты все носишься.

– Нельзя останавливаться. Дело наше заговоренное. С остановки добро в худо обратиться может.

Старуха подхватила Глеба и потащила на себе. Только далеко ли утащишь такого здорового да могутного? Пришлось к дереву прислонить.

Глеб стоял, сбитый с толку. Сил не было. Но не это поразило его. Он только что обнимал… нет, не старуху. Хотя она была старухой. Но тело – девичье, налитое!

Старуха… Ведьма! Не она ли его силу взяла? Сама помолодела. А с ним что будет? Специально бабку Настасью уговорила – внука прислать. Молодого! Чтоб на себя молодость перевести.

– Чего ты стал-то пень пнем? Вторая звезда пошла! – Голос звучал визгливо, тревожно. – Вон уже болотце. Борец-траву сорвем и домой. До третьей звезды успеть надо. Шевелись! Забыл уговор – сегодня ночью не придется спать!..

Только Глеб не мог пошевелиться. Страх сковал. Белый страх. Невесомый. Как дух черемухи. Страх прополз по ногам, поднимался вверх. Захватит голову – конец…

Глеб начал вспоминать молитву. Но мысли путались. Губы не слушались. Сейчас эта ведьма приблизится.

«Отче наш! Иже еси на небесех…»

Отступила.

«Да святится имя твое…»

Отошла.

«Да приидет царствие твое! Да будет воля твоя!»

Куда она?

Марта плюнула и побежала. Самой придется траву сорвать. Вторая звезда уже в силу вошла. А как третья появится, без борец-травы можно и не выстоять. Лешак, хуже того – болотница, забрать могут за то, что не уложились вовремя. Сбор трав на приворот – дело нешуточное. Опасное. А Глеб-боярин, как назло, слабачком оказался. Первая же волна силы его и накрыла.

Глеб потихоньку приходил в себя. Мысли пробирались издалека, вытесняя страх.

«Помоги, Господи! Живым выберусь – весь храм свечами уставлю. Монастырю богатый вклад отпишу. Каждый день сам молиться буду. Бабке Настасье с этой ведьмой знаться запрещу».

И тут над лесом полетел крик. Господи, что это?!

– А-а-а!

Глеб дернулся. Вскочил. Побежал.

– Помогите!

Да тут же болото! Ноги скользят. Тина чавкает. Топь!

– Глеб! Глеб!

Это – Марта. Кто ж еще? Но голос звонкий. Девичий. Перепуганный насмерть. А ну как ловушка? Зазовет старуха, последнюю силу возьмет, а самого – в болото! Что ж, бросить? Утопнет ведь…

Мысли колотились, как сердце в груди. А ноги-руки работали. Как вытащил из трясины, и сам не понял. Выволок что-то липкое, грязное. Вода ручьем. Да и сам не лучше. Запутался в ее черном балахоне. Рванул да и опешил…

В снопе лунного света пролились на плечи волосы – золотые, длиннющие, мокрые. Глаза глянули – испуганные, измученные, совсем юные.

– Ты кто? Говори! – Глеб затряс девчонку. – Марта? Ведьма?

– Внучка я ее. – Девчонка оседала в его руках – то ли от испуга, то ли от бессилия.

– А где Марта? Правду говори! – Глеб рывком поставил ее на ноги. – Обратно в болото брошу!

– Умерла Марта. А я – внучка ее! – Голосок предательски задрожал.

Сейчас заплачет или, того хуже, в обморок грохнется. Глеб ослабил хватку.

Но девчонка вдруг вырвалась и понеслась прочь. Глеб кинулся вслед. Нагнал быстро. Остановил резко:

– Рассказывай!

– Что?! Умерла Марта! Третьего дня схоронили. Как черемухе зацвесть.

– А меня зачем вызвала?

– Откуда мне знать? Не я звала. Она!

Девчонка снова вырвалась и зашагала к дому. Глеб пошел рядом. Шли молча. Как вначале. Прошли лесок. Глеб не выдержал:

– Выходит, ты вместо нее меня по лесу водила?

– Выходит…

– А зачем? Почему не сказала, кто ты?

– А ты спрашивал?!

Они вошли в черемуховый сад. Впереди заблестело окно. Девчонка остановилась, примирительно потянула Глеба за рукав:

– Ты не журись! Я все по правилам сделала. Все собрала. Зелье сварить еще успеем. Конечно, сегодня уже не придется спать…

Она прочла недоумение в его лице. Замолчала. Услышала нетерпеливое ржание привязанного коня. И тут краем глаза увидела тень. Что-то огромное метнулось к Глебу. Потом бросилось на нее. Она еще успела услышать крик боярина: «Волк!», увидеть пасть с громадными зубами, ощутить яростное дыхание… И все пропало.

– Отойди! Прочь! – Глеб подымал девчонку, из последних сил пытаясь отбиться.

Любимая собака, прозванная Волком, неизвестно откуда взявшаяся, восторженно прыгала вокруг. Мешала внести девчонку в избу. Пришлось отогнать ногой и пинком открыть дверь. Странно, но на поставце горели две свечи. Колеблющиеся всполохи осветили девичье лицо.

Господи! Да она и впрямь красавица! Вот чудеса-то… Такой красоте во дворце жить, а не в убогой лачужке. Глеб вдруг ясно увидел, как сидит он в своих парадных покоях, бабка Настасья по левую руку, девчонка – по правую.

Да уж – и впрямь чудеса! Волк, его дикий Волк, который никого к себе не подпускал, лизал девчонке руку. Выходит, признал хозяйку. Просил прощения, что напугал. Вилял хвостом – не хотел, мол. И сам боярин Глеб переминался, как дурак, с ноги на ногу, беспомощно повторяя:

– Марта, очнись, Марта!

– Не Марта я, – тихонько прошептала девчонка. – Я – Надежда.

И отчетливо всплыл голос Настасьи Саввичны, отъезжавшей на богомолье: «Не забудь! Делай, как я говорила!» А потом Глеб вдруг понял, что выкрикнула бабушка, когда возок тронулся в путь: «Ступай свою надежду искать!»

Точно – нашел. Точно – свою. И точно – по уговору: сегодня ночью не придется спать…