Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное

«А ведь прав Березовский, – подумал Абрамович на рынке, – чего это я?»

И не купил ни новый бассейн, ни самолет, ни подлодку, ни человечков для команды, ни депутата парламента, ни крайнесеверную республику, а всего лишь за 99 английских фунтов скромные пластмассовые часы Polar M61 со встроенным кардиомонитором: считать калории, показывать сердцебиение и всякое такое медицинское прочее.

И разочарованные газетчики, лишенные материала, написали, что Абрамович теперь держит руку на пульсе.

Однажды Роман Абрамович решил навестить Кена Бейтса, у которого он в свое время купил за 200 миллионов у.е. футбольный клуб «Челси» вместе с долгами. Поскольку долгов оказалось немножечко больше, чем обещалось, Бейтсу пришлось переехать из столичного Лондона в европейскую глушь, провинциальное княжество Монако. Тем более что глушь давала освобождение от налогов, чем многие бедолаги и пользовались.

И вот Абрамович собирался к Бейтсу поговорить как мужчина с мужчиной, а заодно на кривой козе к вопросу о налогах подъехать. Но поскольку ни одной козы у Абрамовича в Файнинг Хилл не водилось, пришлось добираться в Монако на чем бог послал – на утлом челне «Ле Гран Бле», который как-то прикупил ему по случаю верный Швидлер.

Было это ужас как неудобно: в гавань Монте-Карло утлый челн никак не заходил, высовывая наружу то нос, то корму, и преграждая дорогу другим челнам, менее утлым. А когда с пятой попытки припарковались, со склона монте-карлоского холма донеслись хриплые женские вопли:

– Shit! Эта уродливая и отвратительная посудина перепортила мне вид с балкона!

Роман Абрамович благодаря усилиям Березовского и парочки знакомых президентов уже успел получить поверхностное образование. Он сразу понял, что орущая отвратительная старуха никто иная, как певица Ширли Бэсси, исполнительница любимой песенки Джеймса Бонда Diamonds Are Forever, а также любимой песенки Романа Абрамовича Hey Big Spender, то есть «Привет, большой транжира!», которую он даже одно время хотел сделать гимном, но так и не решил, чего – клуба «Челси», Чукотки или Лондона.

– Нехорошо-то как получилось, – подумал про себя Абрамович, как он думал всегда, когда получал сообщение о гибели кого-то из конкурентов от случайной, нелепой пули, – женщину обидел. Которая поет.

И кликнул верного Швидлера, который все правильно понял, и тут же, один за другим, прикупил Абрамовичу пару вертолетов и столько же «боингов» в качестве альтернативных козе средств передвижения.

Потому что у Ширли Бэсси вида на взлетно-посадочные полосы ни с одного балкона точно не было.

Роман Абрамович очень страдал оттого, что жизнь на чужбине отличалась от той, к какой он привык на Чукотке. Вот, бывало, поведет по Стамфорд-Бридж игроков клуба «Челси» под горн и барабан, а рядом бегут мальчишки босоногою стайкой, обутой в дорогие кроссовки, и кричат:

– Blues! Blues! Blues!

Абрамович, лично отбивавший палочками «калинку-малинку», поначалу недоумевал: какой еще блюз? Но потом ему объяснили, что на местном варварском языке «blues» значит «голубые». Абрамович, понятно, расстроился: он ведь был не по этой части, а по семейным ценностям. А тут еще заказанная сгоряча яхта – мало то, что без парусов, да еще и называется Le Grand Blue, то есть «Большая Голубая», это уж Абрамович самостоятельно со словарем перевел. То есть сплошной Содом какой-то! Родина, прости, Господи, Оскара Уайльда. Тьфу! С расстройства взял Абрамович второй попавшийся из своих вертолетов (первым попавшимся в этот момент пользовался принц Чарльз) и полетел к Березовскому советоваться. А Березовский, хлопотун эдакий, по телефону дает указания, как демонстрацию в защиту Ходорковского проводить, рукой поглаживает мраморные плечи красавицы-жены Елены, глазом косит в телевизор с прямой трансляцией из Кремля, а уж Абрамовичу уделяет, что остается. И присюсюкивает:

– Понимаете, милейший Роман Аркадьевич, проблемы ваши от недостаточной, гм-гм, образованности. Голубыми вас зовут из-за цвета формы, а слово это в английском имеет значение «печальный, грустный». И яхту свою вы переводили с английского, а надо было – с французского: го-лу-ба-я без-дна.

– За 110 лимонов гринбаксов – и без дна?! – стиснул Абрамович в гневе обагренные нефтью барабанные палочки.

– Фильм надо было одноименный смотреть, – сложил губки бантиком Березовский, – про красоту глубоководного погружения!

«Ну и ну, – протянул про себя Абрамович, – вот что значит академическое образование!» И в блокнотике пометил: «Швидл. заказ. след. яхт. с подлодк. на борт.». Что его сразу развеселило.

– А как, Борис, по-английски будет «веселый»?

– А вот «веселый», Роман Аркадьевич, по-английски будет «гей», – оборвал панибратство академик, нарисовал в воздухе привет, чмокнул прощально бронированной дверцею любимого «майбаха» и, взвив пыль Сассекса, отбыл в сторону Ноттинг-Хилла, где лепилось к краю парка российское посольство: требовать освобождения Ходорковского из тюрьмы.

«Да, расходятся наши пути», – подумал Абрамович, все еще сжимая в руках барабанные палочки.

Но с тех пор, чтобы про него лишнего по-английски не сказали, на публике веселым не появляется.

Поскольку Роман Абрамович рос худеньким, испуганным, интеллигентным и к тому же еврейским мальчиком, в детстве его часто колотили пацаны. Но он не плакал – ни когда его били в Ухте, ни позже в Подмосковье, ни когда в Советской Армии на инициации в черпаки вбивали в тощие ягодицы изображение революционной символики посредством бляхи ремня. Но вот когда «Челси» проиграл «Монако», тут Абрамович дал слабину. Сначала потащил тренера Раньери на борт «Ле Гран Бле»:

– Летс хэв э дринг энд ток лайк мэн ту мэн.

Но тот сделал вид, что акцент не разобрал и потихонечку смылся.

Потом Абрамович решил позвать на борт давно ненавистной «Ле Гран Бле» всю команду, открыть кингстоны и утопить в волнах трансфертного рынка, который и так не на шутку разбушевался. Но команда тоже была не лыком шита и хлипкому борту «Ле Гран Бле» предпочла надежный отель «Ле Порт Палас». Тогда хватанул Абрамович вместе с Швидлером двойного чаю с мятой и поехал на берег.

Очевидцы потом утверждали, что сидел Абрамович вместе с защитником Марселем Дезайи, обнявшись, пел тихо из русского народного, и говорил:

– Ну типа, че ж вы… зверушки… зверьки…

Кормил Дезайи орешками, чесал за ушком, блестел глазами, и в словах песни можно было разобрать:

– Кап-кап-кап… из ясных глаз… Ромуси… капают слезы… на «Гран Бле»…