Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное

– Это что? – спросил я лодочника, все еще не веря глазу.

– Остров Таволара, – был ответ. – Сейчас соберем людей и рванем, скажете, когда забрать обратно.

Я оценил слово «run» («побежим»), а не «go» («пойдем»), когда через пять минут мы даже не рванули, а полетели, как торпеда летит в цель, подпрыгивая на волнах. Но запомнилось даже не это, а необитаемость Таволара. При желании на песчаной косе можно было изыскать место под нудистский пляж. Вода была сине-зелена; в очках с поляризационным эффектом все выглядело космически, включая остров, который в высоту (полкилометра) был больше, чем в ширину.

Я плескался дельфином молодым и не верил, что такое может быть в хорошо изученной Европе.

Потом несколько раз, уже в другие приезды, я открывал для себя на Сардинии пляжи, доступные только с воды; пляжи с розовым песком и с белым; пляжи, за полосой которых начинались озера, в которых стояли фламинго; пляжи, где громоздились мягкие скалы, выеденные водой и ветром так, как будто Сардиния лизала их вместо мороженого.

И всюду всегда находилось место на паркинге.

Вот первая фраза из английского путеводителя по Сардинии (русского нет): «Шла вторая неделя августа, когда по радио сообщили, что ежедневно 10–12 тысяч человек высаживаются в аэропорту Олбии; я удивлялся, что под их массой Сардиния до сих пор не опрокинулась в море северной стороной. Я в это время был на юге Сардинии, на пляже с идеальным песком, на 15 километрах которого встретилось не более 30 человек, и я был единственным иностранцем. Где это было, не скажу, потому что нашел это место сам».

Так что у нас есть шанс.

Если, конечно, мы всерьез не застрянем на Изумрудном берегу, или на Райском, или в Порто-Черво, потому что они-то как раз все – на обсиженном миллионерами севере.

В тот же день в девять вечера, в абсолютно золотых, 24-каратных, лучах заката я с группой товарищей отдыхал в Порто-Черво на террасе Chopard, утыканной хрустальными гробиками с бриллиантами, открытыми взгляду публики, как мумия вождя – посетителям Мавзолея. В компании были дизайнер Надя Сказка, состоявшая в ту пору в подругах Ильи Лагутенко; светская хроникерша Аня; светский фотограф Левитин и менеджер водочной империи «Русский стандарт» кудревласый плейбой Антуан. Пили мы, впрочем, не «Стандарт» и даже не «Империю», а положенное шампанское с персиками: тот самый Bellini по 25 евро за порцию.

В небе нарастал звук пчелы; пчела обрела вид вертолета.

– Сейчас я покажу свою грудь, и вертолет приземлится, – сказала Сказка.

Она опустила лиф платья.

Вертолет приземлился.

На террасе зааплодировали, за исключением мужчины по соседству, в котором я узнал экс-президента Украины Кучму. Из вертолета вылезло телевидение с камерами. Море кишело лодками. Мы шли ужинать в «Чиприани», поднимаясь по террасам, утыканным магазинами вроде Lora Piana, где все свитерки под тысячу евро, потому как связаны из смеси пуха, выщипанного вручную из живота ягнят, и шелка.

В ресторане не покидало чувство, что проходит большой, прекрасный съезд Cosa Nostra. За столами восседали крупных черт жгучие женщины, в дугах бровей которых еще читалась красота их юности; в ушах сияли те самые шопаровские бриллианты, рядом лежали сумочки от Versace и сидели мужья в черных очках и с зачесанными назад шевелюрами. Каждый из них был готов отдать кошелек за молодую любовницу, и жизнь – за семью. Затем появился Берлускони в небрежно наброшенном на плечи голубом свитерке, который наверняка был соткан из смеси шерсти тех самых ягнят с шелком. Сходство со съездом усилилось.

В ужине, честно говоря, самым впечатляющим был счет – что-то около 300 евро на брата; я поблагодарил небеса, что не моей идеей было сюда идти, следовательно, не моей обязанностью – платить.

Выход из ресторана одновременно был входом в Billionaire. О да, всё не всё, но многое русский клубный гламур, от почившей московской «Шамбалы» до живого питерского Jet Set Beach, содрал отсюда: лежаки под балдахинами на улице, бассейн с идущим на бортике шоу, иерархию танцполов и vip-залов. Мы сидели в ложе, забронированной владельцем «Русского стандарта» Рустамом Тарико.

– Ты кто? – спросил Тарико, возникший из ниоткуда сразу с двумя блондинками. Он был напряжен, как напряжен человек, который знает, что его деньги интересуют людей больше, чем он сам, а потому неизбежно подозрителен к незнакомцам.

Я представился. Затем подошел владелец команды Renault «Формула-1» (да, собственно, и Billionaire) Флавио Бриаторе. В соседнюю ложу маленькому индусу носили один за другим полуторалитровые «магнумы» шампанского, из ведерок били фейерверки. Мало кто узнавал в индусе стального короля Лашми Митала, всемирного номер два из «Форбса». Я пошел на танцпол; было весело, один из танцующих показался мне знакомым, я прокричал по-английски:

– Слушай, мы, кажется, встречались в Лондоне? Или в Москве?

– Не помню, – прокричал он в ответ, – в Москве я скоро буду. Меня зовут Стефано. Сейчас будет шампанское.

Когда я вернулся за столик, Сказка мотнула головой:

– А я и не знала, что ты знаком с Габбаной. О чем это вы с ним там болтали?

– Я ему понравился, – поперхнулся я.

Каменной глыбы Таволара не существовало на свете. Не существовало сардинского вина ценой 3 евро за 2 литра, нурагских построек и тихих доверчивых крестьян. Не существовало ничего, что я принимал за единственную реальность днем.

Я понял, что пора на свободу, к морю. Дорога к свободе пролегала мимо туалета; из него как раз выходил Ленни Кравиц.

Я потом научился совмещать две Сардинии: транжирящую, танцующую, сверкающую бриллиантами, ночующую на собственных яхтах – и тихую, безлюдную, изумрудно красивую, блистающую архипелагом La Maddalena с десятком необитаемых островов, куда добираются за 15 евро рейсовым корабликом, и в цену входит обед с пастой, которой можно есть сколько съестся.

Первая Сардиния была для ночи, для экскурсии в резервацию миллионеров, и пропуском в нее были шикарная рубашка и выражение лица типа «устал я от ваших тусовок». Вторая же была для дня, и в ней для дресс-кода хватало шортов и майки. В этой второй Сардинии очень хорошие отели были дешевы, только находились не в Порто-Черво, а чуть-чуть в стороне, где-нибудь под Порто-Ротондо.

Однажды в этой второй Сардинии мы с моей женой плыли на паромчике из Санта-Мария Наваррес в усеянную пещерами Бухту Луны и по пути поругались. Я гордо ушел к пещерам; жена осталась на пляже. Вода стояла высоко, в дальние пещеры пришлось плыть, волна била в камни, я с трудом забрался в расщелину, где море добывало красную глину. Я просидел в пещере час, лелея обиду; когда же обида умерла, выяснил, что обратного хода нет. Разошедшиеся волны обнажали камни, по которым было не пройти и над которыми было не проплыть. Меня распирало от смеха, что так глупо попался, и мне было страшно, что море может и правда убить. Я думал о жене, которая сейчас волнуется, потому что вот-вот обратный рейс (пожалуйста, прости меня!) и стал поджидать, когда самая высокая волна даст возможность перемахнуть через камни (вот она!) – и перемахнул. И мы потом пили то самое, дешевое отличное вино, а потом ехали сквозь горы – и с одной стороны тоннеля были тучи и дождь, а с другой солнце и небо, и читали бесконечные надписи agriturismo, мелькавшие там и сям, и видели этот сельхозтуризм, с его палатками без удобств, разбитыми прямо в оливковых рощах, с его горожанами, за свои деньги доящими хозяйскую козу, и это было новым развлечением и увлечением мальчугана, рыдавшего от огорчительного открытия, что неизвестные острова все открыты.