Марина Раку - Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи

Ср. иронический эпиграф главы второй романа А. Белого «Петербург», взятый из фрагмента пушкинской незавершенной поэмы, опубликованной им под названием «Родословная моего героя (отрывок из сатирической поэмы)» (позже получила название «Езерский»): «Я сам, хоть в книжках и словесно / Собратья надо мной трунят, / Я мещанин, как вам известно, / И в этом смысле демократ». Само же повествование в этом центральном сочинении Белого сопровождается богатыми отсылками к Вагнеру – от «Летучего Голландца» до «Валькирии», что косвенно свидетельствует об актуальности подобных аллюзий для читательской аудитории 1920-х гг., к которой обращался в этом сочинении писатель.

Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Очерк исследований о Б. Пастернаке [Эл. ресурс].

Немецкий социолог Вернер Зомбарт, чрезвычайно популярный в России начала века, где были переведены и опубликованы почти все его работы, особенно громко заявил о себе книгой 1915 г. «Торговцы и герои», обозначив этим противопоставлением разные типы европейских рас (см.: Браславский Р.Г. Сочинения Вернера Зомбарта в России // Журнал социологии и социальной антропологии. 2001. Т. IV. С. 23 – 26). Зомбартовская вульгаризация Ницше и Карлейля, перекликающаяся и с культом героя у Вагнера, служит для Пастернака 1918 г. символом дискредитировавшей себя идеи героического, посягающей, кроме того, на основы русской жизни – от Кремля до замоскворецких чаепитий.

Ср. строки из письма Пастернака Дурылину о своих возобновившихся после войны выступлениях перед читательской аудиторией: «И, представь себе, это принесло одни радости. На моем скромном примере я узнал, какое великое множество людей и сейчас расположено в пользу всего стоющего и серьезного. Существованье этого неведомого угла у нас дома[подчеркнуто мной. – М.Р. ] было для меня открытьем» (Две судьбы (Б.Л. Пастернак и С.Н. Дурылин. Переписка) / Публ. М.А. Рашковской // Встречи с прошлым. Вып. 7. М., 1998. С. 393). Как всегда у Пастернака, метафора имеет вполне конкретный смысл, легко прочитываемый и его адресатом: радостное удивление от обнаружившегося в советской действительности «своего угла»: «китежского» родства со своим читателем.

Подробный анализ фольклорных коннотаций использованной в завершение пастернаковского стихотворения пословицы, сводимых к сравнению жизни с «горькой зыбучей бездной», «мира» с «морем», см.: Айрапетян Вардан. Толкуя слово. Опыт герменевтики по-русски. М., 2001. С. 225 – 227.

Подобная коллизия осмысляется Вагнером в его раннем «Летучем Голландце».

Дурылин С. Рихард Вагнер и Россия. С. 56. Его возможность в те же годы оспаривал идейный вдохновитель Дурылина – Розанов: «Литература как орел взлетела на небеса. И падает мертвая. Теперь-то уж совершенно ясно, что она не есть “взыскуемый невидимый град”» (Розанов В.В. Уединенное. Опавшие листья. М., 2009. С. 55).

О последнем периоде жизни А. Добролюбова см.: Кобринский А. Разговор через мертвое пространство (Александр Добролюбов в конце 1930-х – начале 1940-х годов) // Вопросы литературы. 2004. № 4. С. 198 – 217; Святловский Г.Е. «И путь держу на твой магнит…» (Последний поиск по следам Александра Добролюбова) // Там же. С. 218 – 227).

Письмо С.Н. Дурылина П.П. Перцову от 11 марта 1940 года. Цит. по: Кобринский Александр. «Жил на свете рыцарь бедный» // Ранние символисты: Н. Минский, А. Добролюбов. Стихотворения и поэмы / Серия «Новая библиотека поэта». СПб., 2005. С. 459.

Даже мечта Добролюбова конца 1930-х гг. написать статью о Блоке, перекликается с замыслом пастернаковского романа и планами самого Юрия Живаго. Замечу, кроме того, что друзья Живаго также не принимают всерьез его поэтических занятий.

[Пастернак Б.Л.] Письмо Б.Л. Пастернака В.В. Вересаеву / Публ. А. Кобринского // Вопросы литературы. 2004. № 4. С. 228 – 229.

[Пастернак Б.Л.] Письмо Б.Л. Пастернака В.В. Вересаеву. С. 228 – 229.

Дурылин Сергей. Рихард Вагнер и Россия. С. 57.

Цит. по: Борисов В.М. Река, распахнутая настежь. С. 428 – 429.

Гаспаров Б.М. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго» // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы ХХ века. М., 1993. С. 241 – 273.

«В глубине очарованной чащи» (№ 4); «как древний соловей-разбойник», «казалось, вот он выйдет лешим»(№ 5); № 13 («Сказка») целиком построен на сказочной фабуле освобождения девы от дракона; далее – «чудотворство» (№ 14); «Морозная ночь походила на сказку»; «Все шалости фей, все дела чародеев» (№ 18); «Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог» (№ 20 – «Чудо»); «И брачное пиршество в Кане, / И чуду дивящийся стол» (№ 22); «Я сейчас предсказывать способна / Вещим ясновиденьем сивилл» (№ 24); и наконец «Он отказался без противоборства, / Как от вещей, полученных взаймы, / От всемогущества и чудотворства» (№ 25).

Борисов В.М. Река, распахнутая настежь. С. 428.

В письме Пастернака Некрасовой обращает на себя внимание и авторская характеристика конструкции романа. Согласно ей, получается, что вторая книга, в основном построенная по модели «Валькирии», находится в конструкции целого в том же положении, что и вторая опера вагнеровского цикла: ей предшествует «предвечерие» («Vorabend») – опера «Золото Рейна», с которой вместе (в один вечер) они должны исполняться по авторскому предписанию.

Борисов В.М. Река, распахнутая настежь. С. 426.

«Вы, певший Летучим Голландцем / Над краем любого стиха», «когда вы, крылатый, / Возникли борт о борт со мной» («Маяковскому», 1922). Здесь и «крылатый», и «борт о борт», и даже «возникли» закрепляет все ту же метафору – «летучего корабля», «корабля-призрака», неожиданно, как у Вагнера, входящего в пространство судьбы.

«Огни заката догорали», «пожарище заката»; «И пожар заката не остыл», «Она (звезда. – М.Р. ) пламенела, как стог, <���…> / Как отблеск поджога, / Как хутор в огне и пожар на гумне. / Она возвышалась горящей скирдой / Соломы и сена / Средь целой вселенной, / Встревоженной этою новой звездой. / Растущее зарево рдело над ней <���…> / Спешили на зов небывалых огней».

«Жаром костра», «все пред тобой сожжено», «в дыму багровом, / Застилавшем взор», «отблеск поджога», «Растущее зарево», «Рассвет, как пылинки золы», «испепелило дотла»; «И та же смесь огня и жути».

«Средь целой вселенной, / Встревоженной», «Пламенем из зева / Рассевал он свет», «испепелило дотла», «И смерть, и ад, и пламень серный», «Ход веков подобен притче / И может загореться на ходу».