Виктор Пелевин - 46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью

— Да, я о ней очень много пишу в последнем романе.

— Вы писали о ней — и не боялись повлиять на ее судьбу? Попадая в пространство книги, живой человек может получить совершенно новое ускорение — а в какую сторону непонятно, ни нежностью, ни добрым умыслом автора не выбираемую. Или в эти глупости вы не верите, как в бабу с пустым ведром?

— Вы знаете, это непростая тема. На самом деле нельзя сказать, что живой человек попадает в пространство чужой книги, туда попадает только тень. Манипуляции с объектом способны повлиять на его тень, но манипуляции с тенью, насколько я знаю, не могут повлиять на того, кто эту тень отбрасывает. Кроме тех случаев, когда отбрасывающий тень сам подсознательно этого хочет — но тогда дело вовсе не в манипуляциях с тенью. Я не занимаюсь направленной на других людей магией. Я просто описываю ту конфигурацию энергий, которую вижу. Хотя, с другой стороны, я вижу ее не где-нибудь, а в своем уме. Эти энергии не имеют реального самосуществования, но то же можно сказать и обо всем феноменальном мире… В общем, это одна из тех тем, где противоположности смыкаются, а это означает, что мы имеем дело с чем-то неподвластным интеллектуальному анализу. В свое оправдание хочу заметить, что с Танечкой в книге все хорошо, единственное, что ее печалит в конце — это то, что ей не удалось уберечь ослика. А вот ослика спасти не сумел, каюсь. Но писатель не всегда властен над пространством текста — пушкинская Татьяна тоже не во всех случаях слушалась автора. Есть высшая логика развития событий. А что это за баба с пустым ведром?

— Я и сам хотел бы знать — что за баба. Когда приезжаю в свой родной город, она мне регулярно попадается. Поговорим о счастье? Возможно ли во взрослой жизни всерьез говорить об этом?

— Во взрослой жизни, конечно, возможно говорить о счастье. Но вот испытать его довольно сложно. Если понаблюдать за собой, станет ясно, что счастье в основном существует в качестве воспоминания — человек думает «вот тогда я был счастлив, хотя сам не понимал…» Или в качестве надежды на будущее: «я сделаю то-то и то-то, и стану счастлив…» Или предположения: «вот, наверно, на Рублевской Ривьере живут счастливые люди…» А как нечто непосредственно испытываемое оно почти исчезает. Или можно сказать так — изнутри «счастье» переживается как нечто вполне обыденное, с ощущением, что так должно быть всегда. Самое главное, не следует путать счастье с образом счастья, который постоянно встречается в рекламе гигиенических тампонов и личных достижений. Если разобраться, в рекламе демонстрируется не столько свойства продукта или товара, сколько образы абстрактного счастья. А затем реклама совершает маленькое жульничество — как бы обещает, что приобретение некоего предмета подарит человеку те самые чувства, репрезентацию которых он только что видел. Потом, когда ты покупаешь этот предмет, не остается ничего другого, как имитировать виденные по телевизору позы и улыбки. Симуляция счастья — такой же краеугольный камень тоталиберализма, как симуляция оргазма. Посмотрите на постоянно улыбающихся американцев — много ли среди них действительно счастливых людей? Это все равно, что спросить, какой процент проституток, делающих «О-оой» во время привокзального коитуса, действительно достигает оргазма. «Гэллап медиа» здесь не поможет. Дело в том, что это область, где само присутствие экспериментатора оказывает прямое влияние на результат эксперимента — любая проститутка, чтобы не чувствовать себя вконец опущенной дурой, скажет, что ей очень нравится происходящее. Как пел Леонард Коэн, «and when they ask you how youre doing, of course you say you cant complain» Обновленные русские в этом смысле отличаются от американцев только тем, что в целях самогипноза делают «О-оой» значительно громче, потому что вокруг холодно и пошло, но верить их стонам еще сложнее. Так что о счастье во взрослой жизни можно не только говорить, можно даже рубить вполне реальное бабло вокруг его симулякров. С другой стороны, в раннем детстве о счастье говорить нельзя, так как для таких разговоров еще недостаточно развит понятийный аппарат. Зато оно непосредственно переживается каждый день от заката до рассвета. Такое чувство, что все меняет половое созревание. Иногда мне кажется, что у человека по сравнению с насекомыми все обстоит с точностью до наоборот: у нас из бабочки получается волосатая гусеница. Набоков в юности, правда, писал что «мы гусеницы ангелов». Но мы видели его Гумбертиила… Вообще-то перед тем, как рассуждать на эту тему, надо было договориться о значении слова «счастье». А то ведь каждый человек может понимать под ним что-то свое. Если, например, почитать старые романы, этот иероглиф вылезает тогда, когда герой находит себе самочку и собирается запереться с ней на пару месяцев в поместье.

— Неужели заполучить, как в романах, самочку — хоть на час, хоть на любовь до гроба (и умереть в один миг) — это не счастье?

— Я же говорю, слово «счастье» — это бирка, которую можно повесить на что угодно. У Гагарина один вариант, у Чикатило другой. Если нравится вешать ее на любовь до гроба, тогда любовь до гроба и будет счастьем. Я даже рискну предположить, что человеку свойственно озадачиваться поисками счастья просто потому, что существует слово «счастье». Есть стрелка, которая указывает на что-то непонятное, и человек отправляется на его поиски, считая, что раз есть знак, должно быть и означаемое. Но так случается далеко не всегда — например, мирового эфира так и не открыли, и коммунизма не построили. Поэтому каждый определяется сам — что это такое, счастье. Лично для меня описанный вариант скорее попадает в категорию удовольствий — этимологически мы как раз в месте встречи слов «уд» и «воля».

— Ну, бирку можно повесить на что угодно и как угодно криво: это стул — за ним едят, это стол — на нем сидят. Скажите, в матерьяльной, так сказать, жизни, какое ваше отношение к вещам? Хороший письменный стол, добротный костюм, скоростной компьютер, какие-нибудь туристические пряности (кусок берлинской стены, фарфоровый слоник Ганеша, подол тибетского монаха) — вас это цепляет?

— Именно так, как угодно криво. Поэтому и счастье у людей такое кривое. Был неплохой фильм на эту тему — Happiness. Что касается вещей, то мне очень часто доставляет радость встреча с ними, но коллекционировать их мне неинтересно. Потребности в обладании предметами у меня нет — за редкими исключениями. Вместо куска берлинской стены мне хватит его фотографии. А вместо манипуляций с подолом тибетского монаха лучше лишний раз вспомнить о «вещах непоколебимой истинности». В окружающих меня вещах я ценю прежде всего функциональность, хотя функциональность некоторых предметов заключена в их красоте. Кроме того, накопленные материальные объекты имеют свойство делать ход времени неумолимым. А в пустой комнате со временем и пространством всегда можно договориться.