Евгений Рудашевский - Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся)

Дорога разломана, размыта, а вокруг всё бело. Холод задувает – сижу в шапке шерстяной. Мотор гудит, пахнет лесом, влагой. В груди – слабость. Будто захватило мне дух и не отпускает уже больше получаса. Что-то пёрышком выхолаживает лёгкие.

Скалы острят из тумана. Шумят водопады. Глухие фары встречных машин.

Поднявшись окончательно из облака, смотрели мы теперь на то, как растекается оно по склонам, расщелинам. Будто лавина – мягкая, медленная.

Остановка первая рассчитана была краткой, но по увлечённости моей продлилась полтора часа, закончилась криками.

Не желая завтракать, отбежал я к хижинам (устроено здесь малое селение) – искал вид хороший для фотографий. Для вида лучшего подняться пришлось на холм, и в движении этом я резвость ощутил – пропала слабость, холод из груди вышел. От холма разглядел я вдали (по склону) обрыв и утёс – в обрыв выдающийся, над лесом нависающий. Соблазн спуститься. Минута сомнений – и бросился я вниз, скользя по траве мокрой, землю рыхлую обваливая. Перепрыгивал с камня на камень, речку вброд перебегал, болотце мелкое вытаптывал. Непрестанное движение. Тепло в мышцах. Живые ноги. Живое дыхание, в нём – смех. Мне хорошо. Долго так бежал – в довольстве необычайном, которое усилилось, едва остановился я на краю утёса заветного и горы ближние смог обозреть.

Широко дышу, здоровая грудь, живот, чресла. Сознательность подлинная возможна при теле здоровом; боли, слабость опьяняют. Тело должно быть трезвым от болезней. Калокагатия.

Взглянул на телефон – узнал, что бег мой был получасовым. Обо мне могли беспокоиться, однако не хотел я торопиться от вида полученного.

Сидел в созерцании, мыслями себя не тревожил. Следил за тем, как облако поднимается в гору, обзор закрывает низину и дорогу, по которой мы не так давно ехали.

Задумал наконец возвратиться и удивился тому, какая в теле звучит немощь. Ноги мои готовы были к быстрому подъёму, но не мог я надышаться вдоволь, поэтому останавливался часто. Восход по влажности вышел тяжким.

Вскоре звонок мне был с номера неизвестного. Оля. Узнал я позже, что спросить ей пришлось три телефона, прежде чем нашёлся сеть улавливающий. Сказала она в спешности, что обо мне тут крик от водителя. Через тридцать минут закроют выезд на перевал – торопиться нужно. Прогулка моя протянулась уже в час двадцать минут.

Я пробовал бежать вверх, но останавливался в одышке. Можно ли поспеть? Можно ли здесь подниматься быстрым шагом? Почему недостаёт дыхания? Твердил я себе поговорку свою: «Пока не упал – можешь», и шёл. Дышал ртом распахнутым, горло холодил. Когда уставал шагать вверх напрямик, бежать принимался по диагонали – зигзагами.

Тело в мягкости, бесчувственности было, когда увидел я холм, с которого бег свой начинал. Тут встретили меня жители местные, водителем на поиски взбудораженные.

Шлагбаум к моему возвращению был опущен, но Карма заранее выкатил джип вперёд – с военными о скором отъезде условился.

Крик был к моему приходу, негодование. Грозился водитель в Манали вернуться, но потом утихомирился. Выехали к перевалу. Дорога здесь опасная была, и перекрывали её в наступлении облака – того, чьим движением я наслаждался с утёса.

Карма ещё оттого возмущался, что пропустили мы грузовики тяжёлые. В своём возмущении он оказался прав – одна из этих машин увязла крепко в грязи дорожной; простой был в двадцать минут.

Скользкая, узкая, изрытая колёсами дорога. Подле неё – грязные, будто закоптелые снежники. Видно, как на поворотах впереди нас кренятся, раскачиваются к обрыву грузовики – будто игрушечные, лёгкие.

Тряска постоянная – если не держаться, голову разобьёшь о потолок; устают руки.

Дорога всё чаще взрыта ручьями. По кювету разбросаны строительные сетки, арматура. Краткими полосками попадается асфальт – шум стихает до шелеста, но вскоре возобновляется в прежней громкости.

Мантры водителя оказались диковинно перемешаны с песнями Red Hot Chilly Peppers, Beatles, Limp Bizkit.

Когда вышел я из машины на перевале Рохтанг Ла (высота – 3980 метров над уровнем моря), хмель в теле ощутил явный. Не было твёрдости в ногах, сердце холодное стучало неровно. Не понимал я, от пробежки недавней чувства такие получились или же от подъёма резкого в два километра (Манали на высоте 2000 метров расположен). Холод. Заматываемся шарфами, выдыхаем пар.

Дорога вниз от перевала виделась сверху извитой лентой гимнастки. К селу Танди изменилось всё необычайно. Здесь, в долине, была жара. Горячий песок. Галечная пустыня. Пришлось раздеться до футболок.

Чаще встречались стада овец, коз; вновь увидели мосты порушенные, а в стороне – новые, им взамен протянутые.

Ехали мы по ущелью, вдоль реки мутной, будто из масала-чая налитой. По склонам гор виднелись лоскуты пашен.

К одному из святилищ водитель наш положил 10 рупий (6 рублей), надеясь взносом таким безопасную дорогу себе вымолить.

Горы здесь ребром стоят – обсыпанные, пустынные; шапки у них – от снега чёрного (из-под него водопады хлещут); и бородавками сереют худые останцы.

Останавливались мы часто из-за ремонта дорожного, и дышать должны были пылью густой. Не было тут свежести прохладной – только клубы пескf. Не верилось, что зимой снегом укрыты эти проезды и движение всякое прекращается. Только летом доступен Лех машинам; в прочее время дороги (одна – из Шринагара, другая – из Манали) перекрыты.

Дальше был запылённый Кейлонг – малый городишко, жители которого в тряпьё укутаны (в спасение от пыли вездесущей). Я и сам повязал себе на лицо тряпку; горло тем не менее иссушилось, на зубах хрустел песок.

Лысые, мертвенные горы. Ничем не прикрытое солнце. Насыщенное синевой небо; облака – крепкие, упругие, словно бело́к, выбившийся из треснувшего при кипячении яйца.

Чайные домики встречаются – для отдыха путников. Заносит их пылью. Хозяева поливают порог речной водой и тем спасаются.

Веко моё вздулось ещё больше, но боли в нём по-прежнему нет.

Дорога узкая; порой по десять минут плестись нужно за грузовиком, чёрные клубы от него вдыхая.

К новому перевалу опять схолодилось. Надели мы всё шерстяное. Слабость повторилась. Перевал Баралач Ла – 4253 метра. Мороз в теле колючий. Ноги сжались, заледенели, как будто затекли, но так, что ни одним движением их не расшевелить, и длилось чувство такое полтора часа. Чудилось мне, что зарядка телу необходима – пустить кровь по венам. От такой глупости задумал я отжиматься на перевале. Лучше не стало; дыхание теперь надолго одышкой обратилось. Зрачки у меня, как у Оли, в крупинку пшена стянулись; по белка́м сосуды красные разошлись.

Шатало меня в шаге. Руки подсохли, кисти сморщились, ладони побелели.

Наконец, ещё засветло (к 17:00), доехали мы до стоянки ночной – палаточного лагеря близ села Сарчу. Удобствами здесь были свет от радиатора, кухня полевая. Соседями оказались семеро японцев. Палатка двухместная – 1150 рублей.