Валерий Чумаков - Вернер фон Сименс. Личные воспоминания. Как изобретения создают бизнес

Я воздержусь от описания Москвы, замечу только, что именно здесь начинаешь себя чувствовать в настоящей России, то есть в стране, находящейся на границе европейской и азиатской цивилизаций. Особенно живо это чувствуешь, когда приезжаешь в нее, как приехали мы, из Азии и находишься еще под впечатлением восточного уклада жизни. Это сложно объяснить. «В Азии, – очень верно заметил один из моих попутчиков, – грязь и лохмотья выглядят органично и не противны. Здесь же они кажутся отвратительными». Это и правда очень характерно для различия между двумя культурами. Азиатский мужчина, в какие бы тряпки и обноски ни был одет, всегда обладает определенной степенью чести и достоинства, для европейца же нищенская одежда с достоинством несовместима.

Настоящий россиянин, так называемый великоросс, есть истинный пример переходного звена между азиатом и европейцем и, следовательно, является реальным проводником европейских культурных ценностей на Восток. Обратный путь, на который уповают русские панслависты [223], мечтающие освежить «загнивающий Запад» живоносной дикой азиатской силой, вряд ли можно воспринимать как реальный и осуществимый. Нельзя отрицать, что Европа, продавая Азии свои могучие технологии и обучая ее ими пользоваться, сама создала для евро-американской цивилизации в ее лице опасного соперника. Великие способности азиатов к мастерскому подражанию и их умение применять полученные знания в самом практическом смысле приобретают в связи с развитием средств быстрой связи все большую актуальность. Поэтому не будет удивительным, если когда-нибудь маленькая Европа испытает на себе настоящее азиатское вторжение. И первой от этого удара пострадает именно буферная Россия, что в истории случалось уже не раз. Но это может произойти только тогда, когда европейская наука и техника зайдут в тупик и прогресс остановится. В этом случае Европа потеряет преимущество в области технического развития, которое и защищает сейчас ее культуру от вторжения варварских племен. Довести ее до этого могут только самоубийственные внутренние войны, потому что по силе духа и по своему изобретательскому потенциалу европейские народы далеко превосходят азиатов и, по-видимому, будут превосходить и впредь.

В Москве уже стояли настоящие зимние морозы, в Санкт-Петербурге уже замерзла Нева и был установлен санный путь, поэтому мы не стали задерживаться и поспешили домой, чтобы успеть еще понежиться в мягком европейском климате.

Как и в два последних года, я вновь приехал в конце июня в Гарцбург, с тем чтобы отдать несколько недель работе над этими воспоминаниями, и теперь я не уеду отсюда до тех пор, пока их не окончу. Я неоднократно пытался продолжить начатую здесь литературную работу в Шарлоттенбурге, но все мои попытки не увенчались успехом. Мне никак не удавалось сосредоточиться, успокоиться и, напрягая память, смотреть назад в том месте, которое всю мою жизнь было связано как раз с неудержимым движением вперед; тут надо мной брала верх сила привычки, которая, как известно, сильнее любых оков. Я никогда не был в состоянии хотя бы на время отвлечься от еще не осуществленных мыслей и планов. Они занимали мой ум, чем зачастую мешали полноценной жизни, которой я предавался лишь урывками. С другой стороны, такая духовная жизнь, разделенная поровну между мечтами о будущем и размышлениями над настоящим, имеет свою неповторимую прелесть. Иногда именно она доставляет человеку самые чистые и возвышенные удовольствия, на которые он способен. Когда неожиданно из окружающего тумана перед тобой вдруг возникает ключ для разгадки какого-нибудь закона природы, который ты тщетно пытался отомкнуть, когда в волновавшей тебя механической передаче вдруг появляется недостающее звено, ты начинаешь ощущать настоящее счастье, чистое, не омраченное духом корысти или зависти счастье одержавшего духовную победу изобретателя, и это чувство поднимает тебя на новый, более высокий уровень развития. Конечно, длится такое счастье недолго. Критически настроенное мышление обычно быстро находит темные пятна в сделанном открытии, что если и не подвергает сомнению всю его верность, то делает его менее значительным. Затем находишь ошибку в предпосылках или, что случается весьма часто, убеждаешься в том, что пришел к давно известному выводу, только в новом обличье. Только когда после всех критических обзоров в сделанном открытии остается хоть одно рациональное зернышко, начинается его доработка, обкатка и, наконец, настоящая борьба за его внедрение в жизнь. Борьба, которая чаще всего заканчивается полным поражением и гибелью изобретения. Открытия и изобретения доставляют немало часов вдохновения и радости, но они же доставляют и немалую долю печали и разочарований. Обычно общественность замечает лишь те редкие случаи, когда счастливый изобретатель почти случайно натыкается на удачную идею и без особых стараний и трудов получает и славу, и богатство. Кроме того, вниманием почтенной публики избалован тот класс технических посредственностей и проходимцев, смысл жизни которых состоит в поиске все новых применений для уже известных вещей и получении на это различных патентов. Однако вовсе не эти изобретатели двигают человечество вперед, делая его жизнь более удобной и насыщенной, но те, что, проводя долгие и томительные часы в тиши своих кабинетов или в шуме и грохоте рабочих мастерских, посвящают все свое существо, все свои умственные устремления делу прогресса техники и науки. Будет ли изобретение встречено правильно, найдет ли оно практическое применение в нашем мире, будет ли оно востребовано и принесет ли богатство – все это непредсказуемо и находится большей частью в воле случая. К сожалению, удачные примеры весьма сильно стимулируют целые армии изобретателей, не обладающих необходимыми знаниями и опытом, тратить все свое время и средства на новые открытия и изобретения, которые быстро пропадают втуне. Я всегда считал своим долгом уберечь таких изобретателей и не дать им пойти по опасному пути, на который они встали, и это всегда стоило мне немалых усилий и потерянного времени. К сожалению, лишь в редких случаях мои старания заканчивались успешно. В большинстве случаев только полный провал и горькие слезы по поводу потраченных сил и средств приводили их к осознанию собственных ошибок.

Существуют две особые изобретательские цели, которые уже поломали жизнь множеству людей, часто достаточно умных и талантливых в своей сфере деятельности. Это идеи создания так называемого perpetuum mobile [224], который сам вырабатывает энергию для своей работы, и попытка постройки летающей машины, воздушного судна. Казалось бы, законы сохранения энергии уже настолько укоренились в массовом сознании, что попытку производства энергии из ничего все должны считать равносильной попыткам произвести материю из пустоты. Однако прежде чем простая истина станет общепризнанной, должно пройти несколько поколений. И если кто-то приходит к выводу, что он нашел способ чисто механическим путем построить самодвижущуюся машину, то следует признать этого несчастного страдающим тяжелым психическим недугом, против которого и наука и медицина пока бессильны. То же можно отнести и к попыткам построить управляемый воздушный корабль. Задача эта для любого мало-мальски подготовленного механика весьма проста. Нет никаких сомнений, что мы можем построить механический летательный аппарат, работающий на таких же принципах, на которых летают птицы, если только нам удастся сделать его легким и снабдить мышцами необходимой мощности, для работы которых не потребуется огромного количества топлива. Если мы сумеем построить подобный аппарат, тогда любой толковый механик сможет построить уже свою летательную машину. Изобретатели же обычно подходят к этому делу с другого конца: они разрабатывают конструкцию, не имея силы, которая привела бы ее в движение. Еще хуже дело обстоит с управлением такими воздушными кораблями. В принципе, решение этой задачи технически подготовлено уже давно. Каждый воздушный шар при тихой погоде может лететь в любом направлении благодаря движущим механизмам, установленным в гондоле. Но скорость такого движения крайне невысока, поскольку у нас пока нет достаточно легких двигателей, которые могли бы разгонять огромные воздушные шары при движении против ветра и даже просто через спокойный воздух до высоких скоростей. Кроме того, даже если бы у нас были такие двигатели, у нас нет еще материала для оболочки, который мог бы вынести высокую скорость такого воздушного движения. Придание шарам продолговатой формы, посредством чего некоторые изобретатели пытаются добиться эффекта лучшего рассекания воздуха, при одинаковом объеме увеличивает их массу и не приводит к желаемому эффекту. То же можно сказать и об установке наклонных плоскостей, которые должны уменьшать тяжесть аппарата.