Марк Гроссман - Земля родная

— Ну-ну!.. Таких дураков казна любит. Какой-нибудь кладовщик за твое здоровье пропьет твою спецовку. И спасибо не скажет.

Сегодня Саньке не хотелось спорить с дядей. Зачем портить отличное настроение?

Санька не стал ждать, когда Матвей закончил свое чаепитие. Он знал, что дядя выйдет из-за стола не раньше чем через полчаса, да потом еще минут десять-пятнадцать будет креститься и тяжело вздыхать перед темноликими иконами.

Из избы они вышли вместе с Фросей, которая тоже работала в утреннюю смену. Как только спустились с крыльца во двор, она обернулась, с размаху налетела на Саньку, обвила горячими руками, неловко чмокнула в щеку:

— С праздником тебя, Санька! — и побежала прочь, крикнув на ходу: — Ты только не того!.. Это я тебя, как брата.

Пока он опомнился, ее уже и след простыл.

Как всегда, у железнодорожного переезда Саньку поджидал Сережка. Приятели поздоровались, закурили. Сережка заметил:

— Сияешь, как новенький пятак!..

— Завидки берут?

— Ерунда! — отмахнулся Сережка. — Сияй, сверкай — разрешаю. А насчет завидок… Скоро и некоторые другие переберутся к печкам. Это ты имей в виду.

К заводским проходным рабочий люд двигался еще не так густо — до начала смены было не меньше сорока минут. И в этом пока еще реденьком потоке людей выделялась Санькина спецовка. На ней не было ни пятнышка.

— Эге! Еще один сталевар зарождается! — воскликнул вахтер, разглядывая Санькин пропуск. — Александр Антонович Брагин… К кому ж тебя определили?

— К Черепанову.

— Знаю такого. Что ж… В добрый час! Ты сегодня — третий. Уже двое хлопцев прошли в таких спецовках. А Трубников — твой приятель? — спросил вахтер, углубляясь в изучение Сережкиной фотографии на пропуске.

— Да. Но он пока еще в детский сад ходит.

— Пожалуй что… — согласился вахтер. — Даже в документе улыбается.

Сережка не нашелся что ответить. Презрительно фыркнул и задрал нос кверху.

Несмотря на то, что погода была неважная, у шихтарника на слитках, как и в солнечные дни, сидела группа ребят. Среди них выделялся парень, одетый в новенькую спецовку.

Шихтари громко приветствовали Саньку — своего бывшего бригадира. Ребята потеснились, чтобы дать ему место рядом с Костей Выголовым — парнем в новой спецовке.

Минут за двадцать до начала смены в свою конторку пришел Зот Филиппович и сразу же вызвал к себе всех новых подручных. Красилов внимательно оглядел каждого.

— Как настроение? Волнуетесь?

Ребята утвердительно кивнули.

— Это всегда так. За любое новое дело браться страшновато…

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, поглядел в окошко.

— Да-а… Вот паровоз бежит. У него стальные колеса, стальные механизмы. И рельсы, по которым он бежит, тоже стальные. А там вон новый двухэтажный дом отгрохали. И тут ведь тоже не обошлось без стали.

Зот Филиппович сделал короткую паузу и перевел свой взгляд на подручных:

— Везде сталь, ребята. На каждом шагу сталь. Это самый необходимый, а потому — самый драгоценный металл на свете. Сталь шьет, варит, бегает, стреляет, летает, кормит и охраняет нас. Это вы запомните.

Потом он крепко пожал каждому руку и сказал:

— Ну, ребята, ни пуха вам ни пера! Шагайте к своим сталеварам.

Новички-подручные вышли от начальника цеха серьезные и торжественные.

В закоулке перед кабинетом Саньку окликнула Валя.

— Товарищ Брагин, на минутку!

Вместе с Санькой остановились и его товарищи, но Валя сказала:

— Вы идите. Брагин догонит вас.

Когда все ушли, она отвела его в дальний угол и заговорила шепотом:

— Я все слышала, что говорил вам Зот Филиппович. У нас тонкие стены. Везет же вам, мальчишкам! А вот нас не берут в сталевары. Счастливый ты, Санька!

Санька решительно шагнул к девушке, оглянулся, крепко обнял ее и поцеловал. Впервые в своей жизни поцеловал. Валя чуть слышно прошептала:

— Ты с ума сошел!

Санька поцеловал второй раз.

Конторка — самое неподходящее место для сердечных дел. Как будто из-под земли вырос Сережка Трубников. Он протер глаза и с ехидцей сказал:

— Та-ак! Понятно! Целуются… Между прочим, там Черепанов икру мечет — потерял своего подручного.

Валины глаза загорелись:

— Ну и противный же ты, Трубников! — и столько злости звучало в этих словах, что Сережка растерялся и начал бессвязно лепетать:

— Виноват… Выполнял порученье.

Из кабинета вышел Красилов.

— В чем дело, ребята?

— Здравствуйте, Зот Филиппович!.. Да так, ничего серьезного… — за всех ответил Сережка. — Слегка поспорили. Ну, пошли, Санька. А то твой командующий с ума сойдет.

Но Черепанов с ума не сошел. Он сказал хмуро:

— Работать надо. Нечего таскаться по начальству!

Весь этот день Санька прожил, как во сне. Разговор с начальником цеха… Встреча с Валей… Загадочная, полыхающая нестерпимым жаром мартеновская печь… Сколько событий за один день!

Хмурый, неразговорчивый Черепанов казался Саньке чуть ли не богом. Он спокойно и деловито заглядывал в печь, потом подкручивал что-то. И печь была покорна ему. Санька лучше, чем кто-нибудь другой в цехе, знал, какой неприятный, невыносимый этот человек у себя дома. Но сейчас Санька прощал ему все. Важно, что он умел варить сталь. А то, что он груб, скуп и жесток, — это все пустяки… Санька внимательно следил за каждым движением, за каждым шагом сталевара…

Вот Черепанов чуть приоткрыл заслонку печи, и все предметы, которые были вблизи нее, вмиг перекрасились в жаркий оранжевый цвет. И уже не черно-землистым казалось лицо Черепанова. Оно огненно засветилось, как будто само стало источником тепла и света.

Санька надвинул шляпу на лоб и через синие очки взглянул в печь. Но что может понять человек, который первый раз в жизни заглядывает в ее солнечное жерло? Ничего он не сможет понять. Жаркое, белым-белое пламя, которое заполняет печь и вырывается наружу, ничего не скажет непосвященному человеку. Он поймет только, что здесь страшная жара и очень шумно. Откуда шум? Это ровным, негромким гулом гудят форсунки. Смотришь на пламя, вырывающееся из раскаленного жерла печи, и жутко становится и никак не можешь оторвать взгляда от этой величественной красоты.

Но не для того, чтобы полюбоваться горячим дыханием пламени, открывал Черепанов заслонку. Он чуть наклонил голову вперед: так удобнее смотреть на ослепительный огонь. Через стекла хорошо видно, как кипит сталь. Кажется, это пузырится вода в чугуне. Хотя и однообразно это кипение, но на него можно смотреть долго: это же сталь кипит, сталь!

Шел загадочный для Саньки процесс, который назывался доводка.

Лицо всемогущего Черепанова омрачилось. Подбежал суетливый мастер, закричал на ухо:

— В чем дело, Матвей Афанасьевич?