Жан Кокто - Эссеистика

Нет ничего хуже, чем слова, которые нам приписывают, они передаются по цепочке и врезаются в память. В предисловии к одной книге Бернаноса, написанной в Бразилии {273} 273 Книга Бернаноса, написанная в Бразилии… — Французский писатель Жорж Бернанос (1888–1948) жил в Бразилии с 1938 по 1945 год, где написаны «Письмо англичанам» (1942), «Господин Уин» (1943), «Дорога Круа-дез-Ам» (1943–1944). , я прочел собственную фразу, которую никогда не произносил и которая меня шокирует. Слово неизбежно и незамедлительно становится материальным. Поэтому необходимо остерегаться того, что расползается слухами, проверять источники и, если это ложь, решительно пресекать.

Вильморены.

Когда эти страницы были уже напечатаны, я купил дом, который ждал меня. Я правил в нем гранки этой рукописи. Здесь у меня тихое пристанище, вдали от звонков Пале-Руаяля. У меня перед глазами пример абсурдного, великолепного упрямства растительного мира. Во мне оживают воспоминания о давних моих пребываниях в деревне, когда я мечтал о Париже, как позднее, уже в Париже, мечтал сбежать куда-нибудь. Вода в канаве и солнце рисуют на стенах моей комнаты зыбкий искусственный мрамор. Повсюду торжествует весна.

Сучки лезут на кобелей. Коровы покрывают коров. Такой беспорядок иногда становится правилом. До прихода миссионеров у островитян это было в порядке вещей. Надо же было как-то ограничивать рождаемость.

Сначала линия танца и линия музыки шли вразрез, но потом, постепенно, начали сближаться и наконец слились. Танцоры вначале жаловались на несоответствие одного другому, потом привыкли и под конец были недовольны слишком явной слаженностью. Они потребовали, чтобы я изменил фоновую музыку. Я решил, что в Нью-Йорке буду чередовать баховскую «Пассакалью» и увертюру к «Волшебной флейте» Моцарта. Я собирался доказать, что в театре зрение важнее слуха и на одну и ту же интригу могут накладываться разные музыкальные произведения. Но что сделано, то сделано, и, подозреваю, никто ничего менять уже не будет. Спектакль остался как есть. Углы сгладились, сон расслабил позы. Всё сгрудилось в ленивую кучу.

Вступившись за Жене на суде (1942), я заявил, что считаю его великим французским писателем. Нетрудно догадаться, что оккупационная пресса подняла меня на смех. Но французские судьи до сих пор боятся повторить какой-нибудь ляп вроде осуждения Бодлера. Жене я спас. От своего свидетельства я не отказываюсь.

В этом мире порой случается, что юридические ошибки исправляют. Мать и сын из «Ужасных родителей», существа чистые и по-детски невинные, в 1939-м обвиненные в инцесте Муниципальным Советом, а в 1941-м — милицией, оказались единодушно оправданы на апелляционном рассмотрении дела в 1946 году.

Я прекрасно знаю, что скажут об этой книге. «Автор преизрядно надоел всем копанием в себе». Можно подумать, кто-то пишет иначе. Да взять хотя бы критиков: они давно уже не судят объективно, а всё мерят по себе. Обычное явление для эпохи, ополчившейся против личности, которая в результате только больше замыкается в своем личностном. Потому что миром движет дух противоречия, а Францией — в особенности.

Перевод Надежды Бунтман

Записи 1930 года были добавлены к верстке.

Признак боевого героизма — непослушание и недисциплинированность.

Послание лорду Дугласу (Полный текст).

Чудесное касается вещей, легко разрушаемых, и понятно, почему оно является нам по незначительным поводам: это позволяет путать его с мелкими совпадениями.

Моя ночь есть свет… (нем.).

Здесь и далее перевод стихов Натальи Шаховской.

(1930) Гебдомерос подтверждает мое предположение. Кирико Русселя не читал. Они просто по-родственному похожи.

Цит. по книге А. Бергсон. Смех. М. Искусство 1992. Стр. 20 — Прим. перев.

Я видел такие прочные и легкие скульптуры Джакометти, что они напоминали снег, размеченный птичьими следами.

Перевод Марии Аннинской.

Ложь — единственная форма искусства, которую публика принимает и инстинктивно предпочитает реальности.

Будучи приблизительно того же возраста, что и Марсель Пруст в пору написания «Утех и дней» {274} 274 «Утехи и дни» — первое произведение Марселя Пруста (1896), опубликованное в издательстве Кальман-Леви с предисловием Анатоля Франса и представляющее собой сборник новелл, эссе и стихотворений, часть которых была положена на музыку Рейнальдо Аном. , я часто посещал его комнату и находил совершенно естественным, что Пруст обращается со мной так, точно я уже миновал этот этап и ступил на трудную стезю, на которую мне еще только предстояло ступить, а он сам ступил уже давно. Наверное, Пруст, как никто умевший разглядеть архитектонику судьбы, первый увидел будущее, от меня еще сокрытое настолько, что мое настоящее казалось мне единственно значимым, хотя впоследствии я начал воспринимать его как череду серьезных ошибок. Объяснение его снисходительности по отношению ко мне можно прочесть на странице 122 «Под сенью девушек в цвету».

Потому и многие письма Пруста казались мне загадочными они словно выплывали из будущего, которое ему уже открылось, а мне — пока нет.

Его комната была камерой-обскурой, там в человеческом времени, где настоящее и будущее перемешаны, он проявлял свои негативы. Я пользовался этим и теперь порой сожалею, что знал Марселя в то время, когда, несмотря на все мое почтение к его творчеству, я сам был еще не достоин им наслаждаться.

Я прошел школу дрессуры у Раймона Радиге, которому бы то тогда пятнадцать. Он говорил: «Романы надо писать как все. Необходимо противостоять авангарду. Теперь это единственная проклятая роль. Единственная стоящая позиция».

Возможно, изобретя калейдоскоп, мимоходом открыли великую тайну. Все его бесчисленные комбинации — суть производные трех элементов, внешне друг другу чуждых. Вращательное движение. Осколки стекла. Зеркало. (Именно зеркало организует два других элемента: вращение и осколки).

Калигарис пишет о своего рода акупунктуре (к примеру, прикосновение холодного предмета к задней стороне правой ноги, приблизительно на два с половиной сантиметра внутрь от центральной линии и на три-четыре сантиметра ниже середины ноги) пробуждающей в нас рефлексы, благодаря которым мы можем обойти категорию времени-пространства, в результате складывается впечатление, что у подопытного открылся дар ясновиденья. Впоследствии обнаруживается, что все, о чем он говорил, сбылось.